Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

Но хватит об этом. Я хочу сказать тебе еще одну вещь. Теперь, Ганс, слушай внимательно. Я решил перейти в наступление и спросил Дибольта: «Значит, вы отрицаете режим, при котором мы сейчас живем?» – «Да». – «Его философию? Его идеи?» – «Да». – «Его цели?» – «Это преступные цели». – «Фюрера?» – «Фюрер – воплощение Антихриста. Его философия безбожна, это философия язычника. Меня не обманешь лицемерными заявлениями, которыми он заканчивает свои речи: «Господь Бог защитит наш народ». – «А другие священники тоже разделяют ваши взгляды?» – «Да, как и все истинные христиане». – «Значит, вы полностью разделяете точку зрения моего отца?» – «Полностью и безоговорочно». – «Я хотел сегодня снова услышать это из ваших собственных уст. Вы сказали, что я не был в церкви со дня конфирмации. Это было правдой до недавнего дня, когда я снова побывал в церкви. Я зашел туда из чистого любопытства. Мне хотелось узнать, останусь ли я столь же безразличным к религии, как и прежде. Церковь была полна; большинство из собравшихся составляли старики, женщин было больше, чем мужчин, и, сказать по правде, красавиц среди них не было – я замечал это и раньше, когда еще был ребенком. Играл орган. Собравшиеся пели: «Мы пришли помолиться…», вы ведь знаете этот псалом?» – «Конечно». – «Я слушал чтение второй главы Откровения. Если я правильно помню, она гласит: «Не бойся того, отчего тебе придется страдать. Поверь, дьявол бросит иных из вас в тюрьму, и тебя могут подвергнуть пыткам; и ты будешь страдать десять дней. Будь верен даже под угрозой смерти, и я дам тебе корону жизни». Вы знаете этот отрывок?» – «Да». – «После этого собравшиеся запели «Рок времен…». Этот псалом вам тоже известен?» – «Да». – На этот раз его «да» прозвучало очень тихо, почти неслышно. Я продолжал: – «Потом я увидел, как пастор сложил руки и начал молиться: «О Боже, сегодня мы обращаемся к тебе с нашей самой горячей молитвой. Благослови и защити нашего любимого фюрера и его храбрых солдат и даруй нам победу над врагами. Аминь». Знаете ли, кто был этим пастором?»

– Неплохо, – сказал Тайхман.

– К чести Дибольта надо сказать…

– О какой чести ты говоришь?

– Ну, назовем это так. В любом случае, он покраснел. Но не от гнева. Он зарделся от стыда.

– Подумаешь, покраснел!

– Но ведь есть люди, которые даже не краснеют. Но и это еще не все. Через несколько минут Дибольт оправился от смущения и произнес: «Все мы – простые смертные». – «И потому называем себя проповедниками», – сказал я. Тогда Дибольт произнес: «Написано: кесарю – кесарево». – «Но как же быть, если вы сами сказали, что кесарь – преступник? Вот вы называете себя протестантом. Где же ваш протест? Если бы Лютер узнал, во что так называемые протестанты превратили его учение, он бы перевернулся в гробу!» Дибольт очень расстроился: «Я пережил тяжелую внутреннюю борьбу, решая, не отказаться ли мне от кафедры. Но к чему бы это привело? Мое место занял бы другой пастор, или прихожане вообще остались бы без духовного отца. Стадо без пастуха». Казалось, Дибольт вот-вот разрыдается. Я сказал: «Нет, вам не надо уходить в отставку, вам надо протестовать, божьему человеку. Кроме того, ваше объяснение не содержит ни слова правды. А правда заключается в том, что вы и вам подобные боятся смерти. Самое смешное, что вам нужна смерть и, в особенности, страх смерти, для того чтобы держать людей в повиновении; без этого страха в церкви никто бы не ходил. Без страха смерти и того, что, по вашим рассказам, ждет человека после нее, вы бы не прожили, вы бы умерли с голоду. Вы же сами насаждаете у людей ужас перед смертью. Вы сами создали из смерти культ. И вы тоже, – это я уже обратился к отцу, – вы воспевали ее в гимнах и стихах, как нечто великое, как венец и вершину существования; это вы, религиозные люди, создали культ смерти и назвали ее глубиной души – стремление к смерти, погружение в себя, отречение от мира и так далее. Но ведь Гитлеру только это и надо. Он бросал свои семена в подготовленную почву. А теперь вы сами боитесь. Но не того, что лишитесь своего призвания, семьи и прихожан – нет, вы боитесь, что у вас отнимут жизнь, которую вы так презираете. Вот чего вы боитесь. – Я показал на скрещенные сабли. – Когда вы полны сил, вы изображаете из себя храбрецов с помощью всех этих трескучих фраз. Вы хвастаетесь, вы разглагольствуете о чести, свободе, мужском достоинстве, отечестве; вы пьете пиво, чтобы набраться мужества. Вы цитируете древних поэтов: «Dulce et decorum est pro patria mori»[30]. Помните? Вы кокетничаете со смертью. А теперь? Очевидно, вам уже не кажется приятным и почетным умереть за свою страну. Или за правду. Вы так боитесь смерти, что у вас нет мужества умереть даже за своего Бога». Тут Дибольт вскочил: «Это не так. Я не боюсь смерти. Я в любое время готов предстать перед Богом, если он призовет меня». – «А перед гестапо?» – «Да, и перед гестапо тоже».