Стальной дрозд

Решение нашлось. Не сразу. После долгих размышлений, споров и бесплодных попыток. Благодаря развернутой агентурной сети господину дель Гуэлле удалось выйти на фра Ростеля. Когда-то, чуть ли не десять лет назад, служка замарался в делах, не поощряемых Храмом. Нарушал установленный пост: увлекался винопитием сверх всякой меры, чревоугодничал, курил табак, бегал по девочкам легкого поведения. Ничего удивительного, что на все эти плотские радости не хватало денег. Ростеля попытался прикормить фалессианский шпион, но тайный сыск оказался на высоте. Шпиона схватили и выслали из страны, а храмового служку взяли на заметку. Сыщики любили использовать таких типчиков как приманку. Чуть позже дель Гуэлла выяснил, что Ростель обладает способностями чародея. Маленькими, не дающими возможности самостоятельно колдовать, но все-таки… Худо-бедно он мог использовать магические задатки для своей пользы. Например, располагать людей к себе. Иначе как объяснить, что обычно строгие жрецы так и не дали нарушителю устава и заповедей Триединого под зад коленом? А еще он великолепно умел собирать пожертвования. Горожане едва не дрались между собой за право бросить медный грошик (а то и четверть скудо) в кружку Ростеля. Ну, и всякие прочие мелочи… На первый взгляд разрозненные и не связанные между собой, для внимательного наблюдателя они складывались в довольно ясную картину. Необъяснимая доброта ростовщиков, дающих в долг без процентов; проституток, не требующих платы; трактирщиков и прочего мещанского люда.

Господин т’Исельн потребовал доставить к нему служку. Первый опыт удался. Правда, воздействие Ростеля ограничивалось кругом не больше двух миль в поперечнике. Для сравнения, Халльберн охватывал почти все Медренское графство. Стали искать выход из положения… И нашли его. Сам же служка и предложил, ссылаясь на какие-то древние книги, толкующие деяния Триединого. Кровь, сказал он, несет отпечаток души. Когда-то давно по крови человека опытный волшебник мог выведать всю его подноготную – что любит есть на завтрак, когда последний раз был в постели с женщиной, курит ли и многое другое. Если смочить амулет кровью мальчика, сказал Ростель, то старинную побрякушку можно ввести в заблуждение. Барон Фальм подумал, подумал… и согласился. Ну и подумаешь, что рожа служки вызывает стойкое отвращение! Барон давно привык не смешивать чувства и дело, которому служит.

В первый раз они немного перестарались. Едва не угробили наследника Медрена. Просто Ростель, неловкий и неумелый, слишком глубоко резанул жилу на руке мальчика. Амулет, что называется, «искупался» в крови. Результат оказался потрясающим. Едва ли не весь Барн поднялся в едином порыве, желая сплотиться вокруг барона и бывшего начальника тайного сыска, а после обрушиться на гнусных и вероломных соседей, которые только и ждут, чтобы устроить добрым и миролюбивым барнцам какую-нибудь гадость. В добровольцах, рванувшихся на вербовочные пункты, недостатка не было. Напротив, излишне настойчивых, но неопытных воинов прогоняли, стараясь набирать армию из бывших солдат – благо гарнизонов в Барне хватало всегда, поскольку близость гор Тумана и воинственных дроу заставляла имперские власти держать ухо востро.

Барон строго выговаривал служке-колдуну за неловкость в обращении с Халльберном. Таких, как ты, сказал он, мы найдем еще не одну сотню. Надо будет, все близлежащие провинции на уши поставим, но найдем. А вот мальчишка – редкость, и связь его с амулетом необъяснима и неповторима. Короче, мрачно пообещал Фальм, если что-то с мальчишкой случится по вине Ростеля, то с последнего он сдерет шкуру, набьет ее мелко нарезанной соломой и натянет обратно.

После первого опыта, путем проб и ошибок, нашли надлежащее количество крови – пять капель, не больше. Это позволяло сохранять контроль над половиной страны в течение пяти-шести дней. Гораздо труднее оказалось заставить Ростеля постоянно удерживать мысли в русле патриотизма, не отвлекаясь на вино, еду и женщин. В противном случае барнцы быстро превратились бы в стадо жующих, беспрестанно совокупляющихся пьяных животных. Тут уж на высоте оказался дель Гуэлла. Он постоянно вспоминал детские песенки, стишки и считалки, в которых рассказывалось о любви к родине, и переделывал в них упоминания об Империи и Сасандре на восхваления Барна и барнцев, заставляя фра Ростеля разучивать их и после распевать. Фальм хмурился, кусал усы, называл творчество бывшего главы тайного сыска: «В огороде крапива, а я родину люблю», но не мог не признать действенности предложенного метода.

– Вы задумались, господин барон? – склонил голову к плечу дель Гуэлла. – Позвольте узнать, о чем?

– Да так, ни о чем… – Фальм встряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. – Подумываю, не оставить ли нам «табальскую» армию? Не пора ли перебраться к войскам, идущим на Арун?

– В Арун? – переспросил дель Гуэлла и привычным жестом перехватил вырывающегося Халльберна.

– Ну да… – Барон зевнул, показывая острые клыки. – Генерал, как мне кажется, прекрасно справится без нас.