Стальной Лев Революции. Восток.Книга вторая

— А что ему оставалось делать? Ни он, ни я, ни вы, ни даже профессор Котляревский не сможем выдержать крестьянского быта хоть сколько-нибудь продолжительное время. Это не под силу ни эсерам, которые традиционно заигрывают с крестьянством, ни кадетам-заговорщикам, ни дворянам, ни интеллигенции. Вытерпеть это могут только русские крестьяне. Поскольку мы с вами не способны к жизни в таких условиях, нам остается только попытка улучшить уровень жизни этих людей. Мы не можем спуститься до их уровня, по этому пути попытался идти Лев Николаевич, не получилось. У нас тоже не выйдет, мы просто погибнем. Ваш жених тоже к таким условиям не приспособлен. У вас есть жених, Любовь Владимировна?

— Вообще-то есть, Лев Давидович, — девушка задумчиво посмотрела на меня.

— А как его зовут?

Кудряцева какое-то время помолчала.

— Никак. Это совершенно неважно, Лев Давидович.

— Но я же не могу называть его «никаком», — Любаша рассмеялась после этих слов. — Должно же быть какое-то обозначение для этого юноши. Он, наверное, офицер? Красивая форма, погоны,… Что еще нужно девушкам?

— Пусть будет «юноша в погонах», если вам, Лев Давидович это так важно.

Я засмеялся.

— Да, Люба. Хорошо же вы относитесь к вашему жениху. Надо же. «Юноша в погонах». Он тоже в заговоре участвует?

Кудрявцева вздрогнула после этого вопроса. Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах появились слезы, а губы слегка подрагивали.

— Так вы все знаете, Лев Давидович?

— Все, да не все, Любовь Владимировна, но много, — я пристально смотрел ей в глаза, внимательно фиксируя ее мимику.

— Почему же тогда заговор до сих пор не разгромили?

— Хороший вопрос, Люба, — я прошелся вдоль стола, прежде чем ей ответить. — Во-первых, кадеты еще ничего и не сделали толком, чтобы их громить. Во-вторых, есть еще надежда на то, что одумаются и займутся делом. Разгромить-то можно. Работать некому. Кадров нет. Вы предлагаете уничтожить предпоследние кадры и остаться с последними? Кто делом заниматься будет? Опять одни большевики? Так нас очень мало.

Вопрос не в том, что этих людей не устраивает то, что делают большевики. Им на это плевать. Их не устраивает то, что они сами не у Власти. Главная претензия — мы бы сделали лучше. Так не делали же.

Кудрявцева внимательнейшим образом внимала моим словам. Я продолжил.

— Или кадеты уже сделали что-то такое, за что их пора громить?

Любаша не ответила на мой вопрос. По ее щекам потекли слезы.

— Люба, давайте сейчас об этом не будем. Я же не могу вставить свои мозги ни кадетам, ни профессору Котляревскому, ни вам или вашему «юноше в погонах». Все зависит только от вас самих. Я могу заставить, но не хочу этого делать. Почему я должен за вас думать и принимать решения? У нас свободная страна. Я могу вам помочь, но только в том случае, если вы сами, Люба, захотите помочь себе. Думайте. Захотите все мне рассказать — милости прошу. Не захотите — значит не судьба.

Не хватало еще, чтобы вы подумали, что я заставляю вас предавать и доносить на кого бы то ни было. Бог его знает, чем все для вас закончится. Нет у нас, у меня времени на мелочи отвлекаться. Вылезут кадеты или эсеры с каким-нибудь заговором — будем выжигать каленым железом. Не вылезут — и Карл Маркс с ними. Людей надо кормить и страну поднимать. Мне помощь нужна, а вы все в игры играете, как в первом классе гимназии. Нашли тоже время, — я вздохнул и с обреченным видом взмахнул рукой. — Лучше бы вы замуж вышли за своего жениха, Любовь Владимировна. Странный он у вас какой-то. Вы такая красивая девушка, умная, милая, добрая, а он шляется где-то, непонятно о чем думает. Я бы на вас женился не раздумывая, Любовь Владимировна.

Люба посмотрела на меня сквозь слезы и улыбнулась.

— Так вы же женаты, Лев Давидович.

Я посмотрел девушке прямо в глаза и заявил.

— Ради вас, Люба, я, лично — развелся бы. Только скажите. В тот же день и час.

Раньше я думал, что покраснеть еще сильнее, чем было до этого момента, Любовь Владимировна не сможет. Я ошибался.

— В общем, сделаем так, милая. Захотите мне все рассказать про заговор кадетов — придете и расскажете. А сейчас я лучше продолжу надиктовывать статью, Любовь Владимировна. Иначе не знаю, чем все это может закончиться. Я начинаю забывать о Революции и тонуть в ваших прекрасных глазах, — я улыбнулся. — Вы готовы записывать дальше?

Кудрявцева кивнула, и я продолжил диктовать.

Примерно через час мы закончили. Не успел я замолчать, как в дверь постучался Глазман, который принес срочную телеграмму Сталина о положении на Пермском фронте. Я отпустил стенографистку, взяв с нее обещание, что вечером она принесет мне уже готовый, напечатанный текст. Как оказалось девушка умеет не только стенографировать, она еще и курсы машинисток недавно закончила.

Когда Люба вышла, я ознакомился с посланием Иосифа Виссарионовича, после чего приказал секретарю отослать копию телеграммы комфронта Каменеву и начал собираться на митинг.

***