Стальной Лев Революции. Восток.Книга вторая

Будучи крестьянином Омской губернии, в которой не было ни крепостного права и помещиков, ни перенаселения и особых проблем с землей или работой, как в центральных, новороссийских или поволжских губерниях, Селиванов в какой-то степени в своих убеждениях склонялся к эсерам, как и большинство крестьян Урала, Сибири и Дальнего Востока. Рабочие этих регионов в начале революции тоже в основном поддерживали социалистов-революционеров, но разочаровавшись в них из-за отсутствия поддержки от «пришлых большевиков» при защите своих заводов, встали на сторону кадетов и поддержали Колчака в надежде на то, что хоть при нем будет порядок. Примером служили ижевские и воткинские рабочие, которые по своим политическим воззрениям были ближе к анархистам Гуляйполя, чем к эсерам, но, тем не менее, попали в армию Колчака. Основным девизом этих людей был лозунг — «За Советы без большевиков».

Селиванов несколько раз разговаривал с воткинцами, которые воевали в составе Сибирской армии Колчака, и знал о них достаточно много.

В тамбур вышел молодой, лет девятнадцати, безрукий солдат. Этого инвалида подсадили в Кургане, и Селиванов еще не был с ним знаком. Новенький достал заранее скрученную «козью ножку» и попросил прикурить. Андрон вынул спички.

Селиванову было скучно, поэтому, достав спички и дав прикурить инвалиду, Андрон поинтересовался.

— Ты сам-то чьих будешь, служивый?

— Ижевский я. Из заводских. Антипом Кузнецовым кличут.

— А я омский. Андроном прозывают, Селивановым. Санитаром тут. Далеко ты от дома забрался-то, болезный.

— В Новониколаевск добираюсь. Мои там устроились. Это еще повезло. Смогли сбежать от большевиков.

Антип вздохнул, потом затянулся и взмахнул здоровой рукой.

Покурили. Сначала разговаривали о солдатской доле, ранениях, боях и походах. Кузнецов разговорился, встретив внимательного и соболезнующего слушателя. Начал рассказывать про ижевцев и завод, про свое житье-бытье. Селиванов слушал внимательно. Ему действительно было интересно, хотя в общих чертах история ижевцев повторяла происходившее в Воткинске.

— Говорят, хорошо вы на заводе жили. Правда, али врут? — Андрон скрутил еще две самокрутки и передал одну Антипу. Кузнецов с благодарностью ее принял. Закурили еще.

Сизый дым заполнил тамбур, и слова безрукого солдата о жизни на ижевском заводе в этом мареве звучали как старая добрая сказка.

— Хорошо жили, — рассказывал Кузнецов. — Работал у нас только отец. Работал в Заводе. Мама сидела дома. Восемь детей нас было у нее. Старшие, конечно, начинали помогать матери, смотрели за младшими.

— Голодали? — Селиванов сочувственно смотрел на Антипа.

— Никогда не бывали голодными. Всегда в доме был хлеб, мама сама пекла, всегда стоял в загнетке чугунок каши или мясных щей, в махотке сметана, коровье масло, сахар, на огороде всяка зелень, овощи, морква, лук, чеснок, огурцы. В пудполе картошка, холодно молоко, свиной окорок. Отец придет из Завода, мы соберемся на ужин, большая дружная, счастливая семья. — От этих воспоминаний на глаза молодого солдата навернулись слезы.

Он всхлипнул и, утерев рукавом шинели глаза, продолжил рассказывать.

— А какая библиотека у нас была. Еще дед мой ее собирать начал. Было собрание энциклопедии Брокгауза и Ефрона и энциклопедия «Гранат». Множество старых изданий, в том числе приложение «Нива». Даже книги и журналы на немецком и французском языках. Дед и отец выписывали журналы и книги по металлургии, механике, по оружейному делу, по прикладному искусству, а еще охотничьи альманахи.

— Чего охотничьи? — переспросил Андрон. Слово «альманах» он слышал впервые.

— Альманахи — это журналы такие, в которых рассказы, статьи по охоте, картинки разные. На картинках этих и звери разные нарисованы, и охотники с собаками.

— А эти, манахи, зачем выписывали?

— Так у нас все, почитай, на охоту ходили. И в ближние леса, и в дальние чащобы. Леса мы, ижевцы, никогда не боялись, любили его. Как моя мать говаривала, лес и накормит, и укроет, и лихого глаза убережет. И правда, в Ижевском, да у родичей, по окрестным деревням, и по грибы ходили, и малину собирали, за брусникой ездили, и за утками на болота. А на зверя круглый год хаживали. В каждом доме винтовки, ружья, карабины. Дед мой, который по матери, отцу на День Ангела подарил ружье с серебряным чернением. Сам делал. А отец, когда мне тринадцать исполнилось, для меня собрал малокалиберный карабин, простенький, но удобный и по росту. Сказал мне тогда — привыкай, парнишко!

— Я сам, бывало, по зиме возьму ружьишко, кликну собачку, да и подамся пострелять, — Селиванов добродушно засмеялся. — Собачка у меня маленька была, а дюже злая. Тяпка прозывалась. На цепи ее держал завсегда.

— А чего на цепи-то?

— Так с цепи не спустишь, к яркам подбирается. Одну зарезала было. А веревки грызет, не напасешься.