Стамбульский бастард

Заиграла песня. Вялые аккорды прелюдии сменила мелодия в стиле кантри. Она зазвучала, смешиваясь с криками чаек и обрывками турецкой речи. Армануш сложно было получать удовольствие от песни, слишком силен был контраст между текстом и всем вокруг. Ей подумалось, что эта песня – совсем как сама Асия: полная противоречий и норова, в неладах со всем миром, чувствительная, готовая взорваться в любой момент. Армануш откинулась на спинку скамейки. Шум постепенно превратился в монотонное гудение, кусочки бублика исчезали в воздухе, веял чарующий морской бриз, паром плавно скользил по поверхности вод, а в их лазурной толще за ним плыли призраки всех рыб, когда-либо обитавших в этом море.

Песня закончилась уже у самого берега. Иные пассажиры спрыгивали с парома еще до того, как они вплотную подошли к причалу. Армануш с изумлением наблюдала эти чудеса акробатики и восхищалась тем, как жители Стамбула развивают в себе разнообразные дарования, чтобы поспевать за бешеным ритмом своего города.

Четверть часа спустя хлипкие деревянные двери кафе «Кундера» распахнулись с резким скрипом и дребезжанием. В зал вошли Асия Казанчи в лиловом хипповском платье и ее гостья в джинсах и свитере. Компания сидела на своем привычном месте и пребывала в привычном расположении духа.

– Всем привет! – звонко окликнула их Асия. – Это Эми, моя американская подруга.

Все дружно ответили:

– Привет Эми! Добро пожаловать в Стамбул!

Кто-то осведомился:

– Ты здесь впервые?

Остальные тоже принялись задавать вопросы:

– Как тебе понравился город? А еда? Долго пробудешь? Собираешься снова приехать?

Они встретили ее радушно, но потом почти сразу впали в привычное состояние беспросветной апатии, ведь ничто не могло нарушить здешнюю сонную атмосферу. Те, кто хотел чего-то более динамичного и разнообразного, могли выйти на улицу, там этого хоть отбавляй. А здесь была обитель вечного коловращения и обязательной для всех праздности. Кафе «Кундера» было царством фиксаций, повторений и навязчивостей, местом для тех, кому не было дела до более масштабных проблем, если нечто подобное вообще существует.

Когда между вопросами возникали паузы, Армануш внимательно разглядывала само кафе и его посетителей и внутренним чутьем уловила, почему оно так называется. Постоянное напряжение между пошлой реальностью и обманчивой фантазией, противопоставление тех, кто внутри, и тех, кто снаружи, что-то призрачное во всем заведении и горечь на лицах у посетителей, которые, казалось, никак не могли выбрать между бременем своих сумбурных любовных историй и полуреальной легкостью бытия, – все это словно сошло со страниц Кундеры. Но сами они об этом не подозревали, они были слишком погружены во все это, совсем как рыба, неспособная сквозь мутную призму окружающей ее воды осознать всю беспредельность океана.

Ассоциация с романами Кундеры только подхлестнула любопытство Армануш. От ее внимания не ускользнуло и множество других мелочей, например, то, что за их столиком все говорили по-английски, пусть с акцентом и с ошибками. В целом казалось, что они без труда переключались с английского на турецкий и обратно. Сначала Армануш объяснила это уверенностью в своих силах, но под конец заподозрила, что дело совсем не в том, что они так свободно владеют английским, а в том, что они ни одним языком толком не владеют. Они разговаривали и держались так, словно никакие слова все равно не смогут выразить их внутренний мир, а язык в конечном итоге – всего лишь отвратительный остов прогнивших слов.

Еще Армануш заметила, что украшавшие стены дорожные картинки изображали в большинстве своем или европейские страны, или какие-то экзотические дальние края, и лишь очень немногие – местные пейзажи. Это наблюдение она затруднялась истолковать. Может быть, воображение посетителей тоже устремлялось или на запад, или в чудесные дальние страны.

В кафе осторожно проскользнул худощавый, чернявый уличный торговец. Стараясь не особенно светиться перед официантами из-за опасения, что его выгонят, он притащил огромный поднос с неочищенным желтым миндалем на льду.

– Миндаль! – крикнул он, словно выкликал кого-то и уже отчаялся найти.

– Сюда! – отозвался Карикатурист-Пьяница, словно это окликнули его.

Миндаль идеально шел под пиво, которое он сейчас пил. К тому времени он уже открыто покинул ряды анонимных алкоголиков, не столько потому, что решил не бороться больше со своим пьянством, сколько из желания быть честным. Он не понимал, почему должен именовать себя алкоголиком, если таковым не является. Ему казалось, что это нечестно. Зато он решил, что станет сам себе супервизор. Так, на сегодня он установил себе лимит в три пива. Одно он уже выпил, осталось два, потом все. Да, заверил он окружающих, так он справится куда лучше, без профессионального руководства. Он решительно купил четыре черпака миндаля и водрузил в центре стола, чтобы все могли угощаться.