Стамбульский экспресс

Но надо было многое обдумать. Прежде всего следует отвязаться от корреспондентки. Он должен ускользнуть от нее в Вене; тут затруднений не будет: поезд прибывает не ранее чем около девяти, а она наверняка к этому позднему часу уже напьется. Он слегка вздрогнул от холода и от мысли о дальнейшем общении с этой опасной женщиной, о ее хриплом голосе. «Ну что ж, ее жало выдернуто», — подумал он, беря в руки «Бедекер» и не удерживая газету, соскользнувшую на пол. «Похоже, она ненавидит меня, интересно — за что? По-видимому, тут какая-то непонятная профессиональная гордость. Мне, пожалуй, надо вернуться в свое купе». Но, дойдя до купе, он продолжал шагать по коридору, заложив руки за спину, с «Бедекером» под мышкой, захваченный мыслью о том, что годы жизни, когда главенствовал дух, кончились. «Я снова живой, — думал он, — ибо я отдаю себе отчет в том, что, скорее всего, меня ожидает смерть, то есть почти наверняка: вряд ли мне снова дадут избежать ее, если я стану защищать себя и остальных пусть даже ангельскими речами». Знакомые лица оборачивались к нему, когда он проходил мимо, но никому не удавалось прервать его раздумья…. «Мне страшно, — повторял он себе, ликуя, — мне страшно».

II

— Тот самый Куин Сейвори? — спросила Джанет Пардоу.

— Ну, другого я не знаю, — сказал Сейвори.

— «Развеселый вихрь»?

— «Жизнь», — резко поправил ее Сейвори. — «Развеселая жизнь». — Он взял ее под локоть и начал продвигать вперед по коридору. — Самое время выпить шерри. Подумать только, вы родственница той женщины, которая брала у меня интервью. Дочь? Племянница?

— Как вам сказать? Не совсем родственница. Я ее компаньонка.

— Вот это ни к чему. — Пальцы Сейвори плотнее сомкнулись вокруг ее руки. — Найдите другую работу. Вы слишком молоды. Это же ж вредно для здоровья.

— Вы совершенно правы, — произнесла Джанет Пардоу; на минуту остановившись, она повернулась к нему и взглянула на него глазами, сияющими от восхищения.

Мисс Уоррен писала письмо, но видела, как они прошли мимо. На коленях у нее лежал блокнот, вечное перо прыгало по бумаге, брызгая чернилами и выкусывая глубокие дыры.

«Дорогой кузен Кон, — писала она. — Пишу тебе письмо просто от нечего делать. Пишу из Восточного экспресса, хотя в Константинополь я не еду, выхожу в Вене. Но сейчас не об этом! Можешь ли ты купить мне пять ярдов шелкового бархата для портьер? Розового. Я снова буду делать ремонт в квартире, пока Джанет отсутствует. Она в этом же поезде, но мы расстанемся в Вене. Хорошенькая работенка — охотиться за противным стариком почти по всей Европе. «Развеселая жизнь» тоже в этом поезде, но ты ведь, понятно, книг не читаешь. И довольно милая маленькая танцовщица по имени Корал, которую я подумываю взять себе в компаньонки. Все никак не могу решить, ремонтировать ли мне квартиру. Джанет говорит, что проездит всего неделю. Ни в коем случае не плати больше, чем по восемь — одиннадцать за ярд. Мне, думаю, подойдет и голубой, но не синий, конечно. Человек, о котором я упомянула, — писала мисс Уоррен, следя глазами за Джанет Пардоу и протыкая пером бумагу, — думает он умнее меня, но ты ведь знаешь, Кон, не хуже, чем я, что я могу черт-те что устроить любому, кто так думает. Джанет — шлюха. Я подумываю взять новую компаньонку. В этом поезде едет маленькая актриса, она подошла бы мне. Посмотрел бы ты на нее, Кон, — прелестная фигурка. Ты бы тоже залюбовался ею. Не очень хорошенькая, а ноги красивые. Я все-таки думаю, нужно привести квартиру в порядок. Да, вот что. Можешь давать за тот бархат на портьеры десять — одиннадцать, но не больше. Возможно, я поеду до Белграда, так что подожди, пока я снова не дам знать. Джанет, кажется, строит куры этому типу Сейвори, но я и ему могу черт-те что устроить, если захочу. До свиданья, береги себя. Передай привет Элси. Надеюсь, она лучше за тобой ухаживает, чем Джанет за мной. Ты всегда был удачливей меня, но вот когда увидишь Корал… Ради бога, не забудь про этот бархат на портьеры.

С любовью,

Мейбл.

P. S. Ты слышал, что дядя Джон на днях скоропостижно скончался почти у моего порога?»

Перо мисс Уоррен завершило письмо огромной черной кляксой. Она обвела ее жирной линией и написала: «Извиняюсь». Затем вытерла перо о юбку и нажала звонок, вызывающий официанта. Во рту у нее страшно пересохло.

Корал Маскер постояла в коридоре, наблюдая за Майетом и раздумывая над тем, серьезным ли было предложение Мейбл Уоррен. Майетт сидел склонив голову над кипой бумаг, карандаш его бегал вверх и вниз по столбцам чисел, все время возвращаясь к одной и той же цифре. Затем он положил карандаш и охватил голову руками. На миг она почувствовала жалость и в то же время благодарность. Когда не было видно его проницательных глаз, он мог сойти за школьника, отчаянно трудившегося над домашним заданием, которое никак не получалось. Она заметила, что он снял перчатки, чтобы удобнее было держать карандаш, и его пальцы посинели от холода; даже шикарное меховое пальто казалось ей жалким — от него не было никакой пользы. Пальто не могло решить его задачек или согреть ему пальцы.