Стамбульский реванш

Виктория, наблюдая за разворачивающейся по ее замыслу катастрофой, испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, она не могла не поздравить себя с тем, что за долгие годы отлично изучила Турцию, прекрасно знала, на какие жать кнопки, чтобы завести народ, и виртуозно использовала эти знания в своих целях. С другой… От того, как легко ей все удалось, на душе было неспокойно. Ведь Альтан и в самом деле блистал в спектакле. Пусть постановка была топорной, другие актеры чудовищны, музыка слабая, а декорации отвратительные, одного его таланта хватило, чтобы вытащить весь спектакль. Имела ли она право из-за своей жгучей обиды, из мести за растоптанную жизнь губить дарование такого большого артиста? Да и от одной мысли о том, каково сейчас ему, становилось больно где-то в груди.

Однако же предаваться рефлексиям было некогда. Пора было наносить последний удар.

– Пожалуйста, разойдитесь! Ваш протест услышан. Отправляйтесь по домам, – кричали в мегафоны полицейские.

Но на собравшуюся возле театра толпу их увещевания не действовали. Многоликая, пестрая, она так и пылала негодованием. Хотя Виктория была уверена, что многие из митингующих еще вчера и не знали ничего об Альтане и в театре в последний раз были лет десять назад. Просто разгоревшийся скандал завел и увлек всех, как это обычно и бывает.

Транспаранты поднимались все выше. На одном из них Виктория сквозь окно машины успела разглядеть увеличенную карикатуру, ту самую, нарисованную Асей.

– Мы не уйдем, пока этот позорный спектакль не снимут с репертуара! – выкрикнул кто-то.

Затем машина завернула за угол и остановилась у служебного входа в театр. Мустафа пока продолжал говорить по телефону.

– Веселый не объявлялся? Ничего, я чую, что недолго осталось ждать. Скоро выйдем на него.

– Все ловите своего недруга? – спросила Виктория, уже привычно пряча лицо под никабом.

– Какой там недруг? – брезгливо поморщился Мустафа. – Так, слизняк, возомнивший себя слишком хитрым, чтобы отдавать долги.

Худрук на этот раз был бледен. Метался по кабинету и дергался от каждого резкого звука.

– Я уверен, что эта шумиха сыграет нам даже на руку, – неубедительно блеял он, явно заискивая перед Мустафой и директором фонда. – Я добьюсь публикаций в западной прессе. Мы поднимем на смех косность турецкой публики…

– Это вы моральные ценности называете косностью? – вальяжно осведомился Мустафа.

И от прозвучавшей в его голосе угрозы Виктория едва не вздрогнула. Все же не стоило забывать, кем на самом деле был этот милый любезный хозяин приютившей их с Асей виллы.

– Но вы же сами хотели провокационную постановку… – бормотал худрук.

– Лично я в искусстве не разбираюсь, – отрезал Ремзи Давутоглу и стукнул по столу волосатым кулаком. – Может, на вас зря ополчились, а может, вы и правда порнографию показали. Мне дела нет. Но чтобы вокруг фонда возня началась, мне не нужно. Так что на этом мы с вами прекращаем сотрудничество.

– Как прекращаем? Вы не можете… У нас договор, – совсем уж позеленел худрук.

– По договору мы обязаны были профинансировать подготовку к спектаклю, премьеру и следующий за ней блок из четырех спектаклей. Это мы и сделали, условившись с вами, что договор о дальнейшем сотрудничестве заключим позднее, оценив результаты. Что ж, теперь мы их оценили и заявляем: фонд выходит из игры.

Директор зашелестел бумажками, сунул худруку под нос испещренную печатями кипу документов. Тот вспыхнул и, потрясая стопкой бумаг, с пафосом провозгласил:

– Это подло! Я вам поверил!

– Подло? – негромко, но веско, так, что все разом замолчали, выговорил Мустафа. – Подло то, что вы меня обманули. Я дал вам деньги на постановку, привел на премьеру свою племянницу, чистую неиспорченную девушку. А вы показали этакую мерзость, – он скривился. – Но я человек благородный и забирать у вас затраченные средства не буду. Выручка за показанные спектакли останется у вас.

– Но этого же не хватит на дальнейшую раскрутку! – в отчаянии заломил руки худрук. – Мы же с вами планировали… Зорлу-центр, европейские театры, международный фестиваль…

– Зато хватит на то, чтобы продолжать играть в вашей конуре, – развел руками Мустафа. – Я бы на вашем месте и за это сказал спасибо. Прощайте!

Все было кончено. Виктория отлично понимала, что других инвесторов театру сейчас не найти. А значит, постановку снимут с репертуара. И Альтана после такого скандала еще долго не пригласят ни в один известный проект.

Они с Мустафой вышли из кабинета, двинулись по коридору. И вдруг Виктория невольно остановилась. Потому что навстречу им шел Альтан. Бледный, измученный, с черными колодцами глаз, обведенных синяками, на испитом лице. С искусанными бескровными губами. В несвежей одежде, создававшей впечатление, что в ней он и спал.