Стань моей судьбой

Как-то получилось, что за этот вечер они поменялись ролями. Собирая улики и сравнивая документы, обличающие Страута, Люси поняла, что они достигли соглашения, своего рода перемирия.

Но что это могло означать?

«Ничего! — предостерегла она себя. — Совершенно ничего».

Так что он хотел сказать?

Она не имела ни малейшего представления и лишь смотрела ему вслед, когда он исчезал из виду на темных улицах Лондона.

Люси, да еще в ее костюме, и Томасу Уильяму ни к чему было разгуливать по улицам. И Томас Уильям наконец нашел извозчика, который согласился отвезти их в Мейфэр, но, чтобы уговорить его, потребовались все имеющиеся у Люси монеты.

Когда они прибыли, дом на Брук-стрит был тихим и темным, Минерва и Элинор еще не возвратились от Грессингемов. Люси облегченно вздохнула.

Она быстро пробралась в дом.

Во всяком случае, так ей казалось, когда она в одиночестве шла по пустым коридорам; Томас Уильям отправился в свою комнату.

Люси вошла в свою спальню, погруженную в тень. Как ни странно, темнота ее всегда успокаивала.

Прислонившись спиной к двери, она дала волю мыслям, которые всю дорогу домой гнала прочь. Мыслям о том, как ее тело страстно желает прикосновений Клифтона, его поцелуев. Как жаждет она вновь пережить ту давнюю ночь в Хэмпстеде.

Еще одну ночь с графом… а потом она исчезнет вместе с Микки и своими домочадцами, и Клифтон сможет заняться поисками будущей графини. Умнее не придумаешь.

— Что, черт возьми, ты хотел сказать мне, Гилби? — прошептала она в ночь.

— Почему бы прямо не спросить меня об этом? — послышалось в ответ.

Чиркнула спичка. В свете крошечного пламени она увидела, как граф зажег одинокую свечу и, задув спичку, бросил ее в камин.

Даже в скудном свете Люси видела, что он собирался спросить там, в переулке позади дома Страута.

И ее ответ… о, она знала его.

Она, как спичка, готова вспыхнуть огнем, не хватало лишь малого, чтобы поджечь ее.

Одного поцелуя.

Люси молча пересекла комнату и бросилась в объятия Клифтона.

И вновь вспыхнула страсть, которую она считала навсегда потерянной.

Клифтон ожидал вспышки другого рода.

Но этой — Люси, его Люси, в его объятиях, нетерпеливо ищет губами его губы! — было для него достаточно.

По крайней мере пока.

Он не настолько глуп, чтобы думать, будто все недоразумения и нарушенные обещания так легко исправить.

И все же эта вероломная женщина в его руках. Ее капитуляция, ее пыл вновь пробудили его.

Дело не в том, как его тело отвечало ей — он уже отвердел и потерял здравомыслие, — казалось, чтото, что он считал давно потерянным, возродилось к жизни.

И он точно знал, что это.

Его сердце. Ведь он никогда не переставал любить Люси. Не мог ее забыть. Это и есть любовь. Нечто неподвластное разуму, за пределами гнева и горя, с которыми он жил все эти годы.

Это был бальзам на его раны и свет его жизни.

Она возрождала его к жизни, как никто другой.

Его скандальная, замечательная Люси.

Люси почувствовала, как что-то в нем изменилось. Как будто сначала он колебался, но внезапно стал слишком нетерпеливым и жадным.

Его руки вытащили из бриджей ее сорочку и нетерпеливо бродили под муслином, касаясь ее, требуя ее. Прижимая ее к себе все крепче и крепче.

Но этого ему было мало.

Он сдернул с нее рубашку, отлетевшие пуговки посыпались на пол. В какой-то миг Люси с ужасом вспомнила о спрятанном завещании Малкома. Усилием воли она сдержалась, и когда сверток оказался на полу, отодвинула его подальше.

За рубашкой последовали бриджи, она осталась лишь в сорочке и панталонах, но ненадолго. Как только она оказалась нагой, Клифтон подхватил ее и усадил на туалетный столик, смахнув с него гребень и щетки.

Люси таяла в его сильных руках. Он брал ее, не спрашивая… не моля о позволении.

Клифтон делал что хотел. А хотел он ее.

Люси обхватила ногами его бедра и потянула к себе.

Его тугое мужское естество напряглось под бриджами из оленьей кожи, и Люси тянула его все ближе, чтобы почувствовать его всего. Ее тело пылало, стремясь к нему, желая того, что мог дать ей.

Наклонившись, он взял в рот ее сосок и посасывал. Жаркие волны желания захлестывали ее.

Люси выгнулась назад и, схватив его за бедра, тащила к себе.

Те давние времена — не важно, сколько прошло с тех пор, когда он любил ее, — вернулись к ней, как будто это было только вчера.

Столкнув ее ноги со своих бедер, Клифтон отодвинулся, и Люси застонала, потеряв прижатый к ней твердый соблазнительный жезл.

— Ш-ш-ш… Гусси, ты весь дом перебудишь, — поддразнил он ее.

Люси не видела в этом ничего смешного.

— Я хочу тебя, Гилби!

Клифтон, улыбнувшись, наклонился и дал ей то, что она хотела.

Его руки поймали ее бедра и распахнули их, он прошелся языком по складкам ее женского естества.

Люси громко стонала.

— Милая, да ты весь Мейфэр разбудишь.

— Я буду тихо, — едва выговорила она. — Но, Гилби… черт возьми… сделай это снова.

Он снова прошелся языком дразнящими движениями, а потом посасывал набухшее потайное местечко.

Тело Люси ожило. Как же она могла забыть эту пульсирующую, опасную жажду?! Ей хотелось кричать и разбудить весь Лондон.

«Возьми меня. Пожалуйста, возьми меня. Дай мне…»