Стандинг

Я осторожно подхожу к застекленной двери, прячась за штору закрытой ее половины. И вижу элегантную пару, оживленно беседующую с каким-то типом, стоящим ко мне спиной. Женщина очень красивая. Брюнетка с обесцвеченными волосами. Необесцвеченные у нее только прекрасные черные глаза с длинными обольстительными ресницами, контрастирующими с волосами. У нее действительно мясистые губы, но старухе-консьержке было недоступно чувство прекрасного, коща она сравнивала их с краями ночного горшка. Наоборот, они вызывают желание впиться в них зубами, как в спелый плод, чтобы ощутить, как по вашим зубам течет сок.

Ее муж – худощавый мужчина с завитыми волосами. Высокого роста. Оливкового цвета лицо. Он одет в серый однотонный костюм, на шее галстук кроваво-красного цвета. На фоне чистой рубашки он кажется свежей раной.

Толстый не отстает от меня ни на шаг. Он тоже заглядывает в холл. Он так выразительно шмыгает носом, что от этого пришел бы в восторг сам Денис Пален – изобретатель паровой машины.

– Неизвестные в батальоне! – утвердительно произносит преподаватель хороших манер.

В этот момент трио прекращает беседу. Все встают. И тут гость Долоросов поворачивается к нам лицом. От изумления Его Округлость становится похож на наполеоновского генерала Камбронна, автора знаменитой фразы «Гвардия погибает, но не сдается». Чтобы он не оказался в их поле зрения, я резко толкаю его в бок, и он отлетает в сторону. Мы в этот момент напоминаем двух хохмачей, которые выскочили на съемочную площадку, коща раздалась команда «мотор», а главная героиня уже впилась в губы своего партнера. Это вам не телевидение, где посетители могут прохаживаться между камерами и артистами, беседуя о погоде и французском администраторе 18 века Боттэне.

Мы бежим к кассе, единственному месту в этой вселенной из мрамора, где можно спрятаться. Мы вбегает за стойку к блондинке. Говорим ей «тсс», чтобы она хранила молчание, приседаем на уровне ее колен. Проходит какое-то время. И тут Берю обращает внимание на чулки фирмы «Марки». Он считает, что эти чулки не только заставляют говорить ноги, но, кроме того, заставляют трепетать воображение. Он трется о них своим носом. Еще полминуты, и он даст волю рукам.

– Они вышли, – к счастью извещает кассирша.

Как раз вовремя! Мы встаем.

– Ну, это уж слишком! – говорит Толстый.

Потому что я забыл вам сказать, друзья мои, что собеседником панамцев был не кто иной, как слушатель школы, который ушел с лекции Берюрье под надуманным предлогом визита к «дантисту».

Это меня страшно радует. Когда ты барахтаешься посреди окутанного тайной океана и не знаешь, в какой стороне находится суша, ты испытываешь необычную радость, когда замечаешь на горизонте какой-нибудь островок (пусть даже и вредный для здоровья). Я надеюсь, что все оценят утонченность созданного мной образа, и это будет еще одним подтверждением (если есть необходимость подтверждать) моих литературных способностей. Наступает и мой черед показать нос шведскому королю.

– Идем за ними, – приказываю я.

Мы выходим, предварительно порекомендовав блондинистой администраторше никому ничего нс говорить о нашем визите.

Слушатель уже идет к своей колымаге. Долоросы стоят на тротуаре и машут ему рукой.

Я знаю, где искать слушателя. Следовательно, мне ни к чему превращаться в рыбу-лоцмана и садиться ему на хвост.

– Ты знаешь, как его фамилия? – спрашивает меня Толстый.

– Нет, – отвечаю я. – Но это не трудно узнать.

В это время пара направляется к своей машине, стоящей на стоянке. Это черный «Мерседес» с номером ТТХ.

Я беру ноги в руки и бегу к своей тачке. Прыгаю в кабину и трогаю с места, открыв дверцу Толстому, который из-за своего ушибленного колена испытывает некоторые трудности, и не может как раньше уложиться на стометровке за десять секунд.

Начинается моторизованная слежка но улицам Лиона. Панамцы едут не спеша. Они проезжают по улице Республики до площади Кордильеров, сворачивают направо в сторону набережной и выезжают на левую набережную.

– Как ты думаешь, – говорит Толстый, начиная переваривать льняную муку.

– Я никак не думаю, – обрываю я, – дай мне все обмозговать, старый удав.

– Ох-ох-ох! Пожалуйста! Как же! Месье Шерлок Холмс: весь в себе, шарики крутятся...

Он хохочет и, вдоволь нахохотавшись, утихает. Мне кажется, что этот его курс об отрочестве надломил его. Он затратил на него столько нервов, что на какое-то время стал вялым.