Станешь моей?

И замираю, когда она касается языком моих губ. Уверенно кладёт руку на шею, вынуждая меня податься вперёд. Я ловлю губами её язык и слегка потянув на себя, отпускаю и пытаюсь перехватываю инициативу, но она не позволяет. Отклоняется, заставляя меня ждать. А потом касается снова. Губами. Не целует. Просто дышит.

И меня простреливает от этого дыхания. Неровного. Частого. Взволнованного настолько, что, чёрт возьми, ломит в паху. Там, где давно осталась одна физиология. Где просто встаёт по команде «секс». Где восемнадцать пар горячих бёдер не вызвали даже слабого шевеления, сейчас вдруг всё заскулило, заныло и потянулось к ней.

А она как назло прижимается плотнее. И заставляет меня изнемогать в ожидании этого поцелуя, ведёт языком по приоткрытым губам. Нежно касается верхней губы, потом нижней.

«Или сюда!» – не хочу я форсировать, но всё же это словно брать крепость.

Подхватив рукой за шею, я осторожно обхватываю её губы своими. Соскальзываю с них и тут же прижимаюсь опять. Раз за разом всё напористее и плотнее. Словно проверяя оборону противника. Замираю перед решающим наступлением. И мощным рывком беру в плен её притягательные губы, инстинктивно смыкающиеся под напором мужской силы.

Дерзко прорываюсь сквозь стыдливо стиснутый рот. Преодолевая сопротивление кулачков, отчаянно упёршихся мне в грудь, прижимаю её к себе ещё сильнее. Проникаю сквозь два ряда сдавшихся на милость победителя сомкнутых зубов и, упиваясь её вкусом, беру в плен нежный язычок, сперва испуганно и застенчиво, а потом покорно и благодарно отвечающий на мои ласки.

О, как же я жаждал с ним встречи! И как же жаль её отпускать!

Как же она хороша! До подкатывающего к горлу счастья. До желания, чтобы это продлилось вечно. Чтобы вечно она вот так прижималась, тяжело дыша и боясь шелохнуться.

Но как же быстро заканчивается всё хорошее. Она вдруг наклоняется к моему уху.

– Как зовут твоего брата?

«Ева?!» – словно простреливает меня навылет.

– Эван, – выдыхаю я, порывисто прижимая её к себе, изнемогая от её близости, теперь осознанной.

– И на сколько он тебя старше? – застаёт меня врасплох её вопрос. Я даже разжимаю руки, не зная, что ответить.

– На… тринадцать минут, – и замираю, не зная, чего ждать.

– Скажи ему, что он целуется лучше, – соскальзывает она с моих колен.

И пока я срываю с лица чёртову повязку, сбегает. А пока глаза привыкают к свету, её уже и след простыл.

– Адам, кто поедет завтра с тобой на свидание? – выводит меня из ступора чей-то звонкий фальшивый голосок.

– Та, что принесла вот это, – достаю из скомканного шарфа деревянную шпажку, встаю, кладу на стол, но так и не могу отвести взгляд от двери, за которой исчезла тень той, что не похожа ни на одну другую.

«Ева», – гляжу я ей вслед, стараясь не расплескать, не растерять, запомнить, сберечь те ощущения, что она оставила.

«Скажи, что он целуется лучше», – саднит в груди, заставляя страдать.

Глава 13. Ева

– Эван! Он Эван! – размахиваю я руками в немом диалоге сама с собой, пока хромаю до своей комнаты.

Просто классика! Прямо как в мультике, что постоянно смотрит Додик. Где две хитрые черепахи обманули самонадеянного зайца. Как бы тот быстро ни бегал, черепаха всегда оказывалась первой на финише. Потому что их было две.

А я-то гадала, почему Адам всё время такой разный. Оказывается, все настолько просто: их тоже двое.

«Просто их двое», – снимаю я пижаму, что позаимствовала у соседки.

Мои мокрые одёжки после прогулки к морю, наверно, так и валяются где-то в лазарете. И я остервенением скидываю чужие тряпки, ещё хранящие запах его тела, наплевав на камеры. Пусть смотрит! Пусть оба пялятся сколько угодно!

«Козлы!» – натягиваю на себя обратно больничное.

Ставлю одолженные духи, что так и лежат на моей кровати, обратно на тумбочку другой соседке.

Я так торопилась, когда переодевалась, что даже не вернула. А ведь просто хотела его снова поцеловать. И чтобы он меня не узнал. Затем и затеяла этот срочный маскарад. А вместо этого узнала, что это был даже не он.

Но злюсь я больше почему-то именно на него. На того, который прокололся. На того, кто нёс меня с моря на руках. А это был точно Адам.

Чувство «дома». Я так остро его ощутила, когда он снова нёс меня на балкон, потому что никто и никогда, кроме отца, не держал меня на руках. А Адам уже дважды. И я узнала его руки, его запах, его тепло.

Как же невыносимо хочется плакать. От обиды, что они играли мной, как котята клубком. От злости, как красиво, непринуждённо он влюбляет в себя каждую. Каждой даёт поверить в свою исключительность для него. И от тоски, ноющей тоски, что я в свою исключительность тоже поверила. И теперь невыносимо скучаю по нему.

«По его губам. Будь они неладны!» – хлопаю я дверью ванной и сажусь прямо на пол. Злюсь, но скучаю. Разобраться бы ещё только по кому из них.