Становление

Дзигоро чувствовал, что мать и отец любят его. Но с ранних лет у него были свои обязанности: быть вежливым, соблюдать правила поведения, следить за своим языком. Если он не был усерден или терпелив – это не проходило ему даром: родители могли выбранить его и даже на один день оставить без еды.

Он знал, что отца огорчает его неловкость в физических упражнениях, но он всегда делал выбор в пользу книг.

Когда ему пошел одиннадцатый год, семья переехала в Токио. Это уже была иная страна, иной образ жизни: вместе с упразднением сегуната навеки прекратили свое существование самурайские кланы во главе со своими владетельными главами. Аграрная реформа подорвала основы крупного помещичьего землевладения.

В связи с созданием регулярной императорской армии были распущены княжеские дружины и тысячи служилых самураев пополнили ряды ронинов – самураев без места службы. Было отменено их право на ношение мечей.

Часть ронинов устремилась в большие города – отец Дзигоро Кано был из их числа. Нам неизвестно, где он применил свое разностороннее образование – многие прежние мастера фехтования и стрельбы из лука осваивали профессии учителей, врачей и инженеров. Часть наиболее преданных военному делу пошла на службу в императорскую армию.

Однако многие самураи стали наставниками многочисленных школ дзю-дзюцу – национальных видов борьбы. Школы соперничали между собой и в пылу конкуренции нередко поступались нерушимыми прежде канонами своего мастерства: забывались необходимые моральные и духовные принципы. Да и приемы единоборств теряли прежнюю отточенность – ведь учеников уже не отбирали с такой тщательностью, важно было прежде всего, чтобы они могли платить. И сами наставники далеко не одинаково владели необходимыми умениями.

Уходила самурайская элитарность боевых единоборств. Искусство национальных единоборств ждало того, кто восстановит его былую чистоту.

А тот, кому предстояло стать этим спасителем, пока и не думал посвятить себя единоборствам. Он усердно и успешно заканчивал среднюю школу, и у семьи доставало средств, чтобы Дзигоро продолжил свое образование в Токийском университете. Иначе и быть не могло: пали незримые стены законов, ограждавших страну от иноземцев. На Японские острова хлынул поток прежде всего научно-технической информации, которая быстро впитывалась и применялась на практике.

Но и в этой новой жизни очень годились те правила, что были впитаны с младенчества и ранней юности. На студенческих вольных пирушках всплывало вдруг в памяти любимое отцом изречение сэнсэя Дзете Ямамото: «Много неудач связано с тем, что люди выпивают слишком много. Это большое несчастье. Человек должен знать, сколько он может выпить, и желательно, чтобы он не выпивал больше».

Голос из недалекого детства советовал студенту Дзигоро Кано: «Желательно каждый день вечером планировать следующий день и составлять список своих основных дел. Это еще одна возможность опередить других». И он прислушивался к этому голосу, потому что был по-хорошему честолюбив и хотел опередить многих, если не всех.

Увлекаясь университетскими диспутами, Кано иногда напоминал себе: «В искусстве красноречия главное – умение молчать. Если тебе кажется, что в каком-то деле можно обойтись без разговоров, работай, не проронив ни слова. Если ты видишь, что в каком-то деле слова должны быть сказаны, говори коротко и ясно».

В эти же студенческие годы, изучая древние и современные философские течения, он и сам начал задумываться над возможностью достижения гармонии тела и духа. Ведь об этом же говорили и каноны самурайского кодекса: «Есть достоинство во внешнем виде. Есть достоинство в спокойствии. Есть достоинство в краткости слов. Есть достоинство в безупречности манер. Есть достоинство в величавости поступков. И есть достоинство в глубоком постижении и ясном понимании. Все достоинства проявляются на поверхности, но их залог есть простота мысли и сила духа».

Только к восемнадцати годам Кано окончательно и серьезно осознал необходимость восполнить пробел в своем физическом развитии. Это было, по всем нормам, позднее решение. Но он взялся за его осуществление с терпением и усердием, с каким прежде брался за книги. Было выбрано, конечно, самое популярное из единоборств – дзю-дзюцу (или джиу-джитсу, как привыкли это произносить европейцы).

Сначала мудреной технике захватов и бросков его учили знаменитые мастера Тэнсин синъе-рю (школы Истинной сути души Неба), а затем наставники из Кито-рю (школы Подъема и ниспровержения).

Переходя из до-дзе (зала для тренировок) то в библиотеку, то в аудиторию, он тем не менее успешно закончил университет, одновременно преподавая литературу в школе для богатых японцев.