Станция на горизонте

- Ваше знание несколько сурово обходится с начальными стадиями. У вас замечательные представления о конце; можно надеяться, что вы знаете столь же безошибочные рецепты для начала. Сегодняшнее происшествие, в сущности, принесло вам скудную добычу.

Льевен подмигнул ему.

- Вы забываете о кабриолете, отданном в ремонт. Это же просто подарок небес. Продолжение тут напрашивается так явно, что эта история могла бы стать хрестоматийной, служить упражнением для начинающего. Я готов даже отказаться от этого приключения, уступить его Хольштейну.

- Кто такой Хольштейн?

- Парень, который сегодня участвует в гонке от нашей фирмы. Двадцать три года, великолепен за рулем, в остальном, правда, идеалист, - задатки многообещающие, молодая гончая собака, хороша в травле, для выслеживания не годна.

- Я пришел к выводу: в течение двух лет, что мы с вами не виделись, вы даже стали щедрым. Этот дар...

- Окончательно я пока не решил, и кроме того, по этому вы можете судить, что моя щедрость сочетается со здравым смыслом - она простирается только на те области, где я сам еще чувствую себя неуверенно.

- При такой позиции вам редко придется мучиться раскаянием.

- Тем-то она и полезна. Позиция настолько эгоистичная, что с обратной стороны невольно затрагивает сферы высокой человечности - оберегать других...

Воздух потускнел. Придорожные кусты казались гипсовыми слепками - до такой степени они были запудрены пылью. Между небом и землей висел светлый известковый туман и широкими белыми полосами стелился по полям. Машина за машиной проносились по дороге. Это было шоссе, которое вело к гоночной трассе в Монце.

Солнце мерцало в облаках пыли, отчего его еще труднее было разглядеть. Вереница автомобилей за несколько километров до трассы смыкалась в цепь, которая разрывалась только в местах парковки.

Трибуны были полны, и от них исходило то беспокойное ожидание, какое всегда возникает в переполненных общественных местах, будь то театральные залы или спортивные арены - легкая лихорадка, охватывающая каждого, кто туда попадает. Хлопали флаги, висели в небе рекламные воздушные шары, и гудели, пробуя силы, невидимые моторы.

Льевен был поражен количеством публики. Вместе с Каем он прокладывал себе путь к складу запасных частей, чтобы заглянуть в отсек своего завода. Там царило волнение. Механики стояли группой и что-то живо обсуждали. К Льевену быстро подошел молодой человек. Правая рука у него была забинтована.

- В чем дело, Хольштейн, что это за повязка?

- Я немного защемил себе руку.

- Но ведь с этой повязкой вы не можете ехать! Что же нам теперь делать? - Льевен разглядывал туго забинтованную руку. - Как это случилось?

- Сегодня днем я хотел еще разок проверить масло и для этого поднял задние колеса. Но, должно быть, плохо установил домкрат, потому что пока я заливал масло, машина соскользнула и одно колесо зашибло мне руку.

- И что же?

- Ушиб, ничего страшного. Я поеду.

Льевен недовольно покачал головой. Хольштейн подавленно улыбнулся.

- Я могу ехать, честное слово! Рулить буду главным образом левой рукой. Я прекрасно умею вести левой, правая мне даже и не нужна. Кроме того, для торможения и переключения мы тут с ребятами смастерили крючок. Я примотаю его ремнем к запястью. Будет что-то вроде руки.

Он вынул крючок и показал, как намерен им пользоваться. На Льевена он смотрел боязливо и с какой-то безнадежностью. Потом, в поисках поддержки, обратился к Каю:

- Смотрите, это же совсем просто. Ведь на такой гладкой дороге ничего случиться не может.

Льевен не знал, смеяться ему или сердиться.

- Вашему крючку - этому гениальному крючку, - честь и хвала! Изобретение весьма полезное и, возможно, со временем мы начнем конструировать машины с таким крючком. А пока что придется подождать. Ехать вы не можете, заявку мы отзовем.

На лице Хольштейна отразилось отчаяние. Он опять взял крючок и сказал:

- Я покажу вам это в машине, будет гораздо легче и наглядней. Давеча я уже сделал пробный круг.

Он сел на сиденье и пристегнулся ремнями. Льевен крепко взял его за руку.

- Вы просто ребенок, Хольштейн. Когда машина должна делать сто пятьдесят километров в час, то на извилистой северной части трассы, в какой-нибудь узкой петле, вам понадобятся не то что две, а все три руки, чтобы удержать машину и не сверзиться вниз. Жаль, что так получилось. Вы не виноваты, - то, что вы так рветесь ехать, говорит в вашу пользу, но вы не поедете. Это было бы невероятным легкомыслием. Пойду аннулирую заявку.

Он по-товарищески взял забинтованную руку Хольштейна и погладил ее.

- Надеюсь, она скоро придет в норму. - Кивнув Хольштейну, Льевен ушел вместе с Каем.

Хольштейн оторопело смотрел им вслед.

Кай и Льевен протискивались сквозь толпу. Трасса была перекрыта. С минуты на минуту должна была начаться первая гонка.

- Почему вы сердитесь, Льевен? - спросил Кай. - Этот юноша производит хорошее впечатление.