Станция Одиннадцать

Но сперва нужно пережить остаток ночи. Миранда долго сидит на каменной скамье у бассейна и дрожит, прижав к себе Лули. Наконец она вытирает глаза и вместе с любимицей возвращается в дом, где до сих пор спит Элизабет. На втором этаже Миранда замирает у спальни, прислушиваясь. Артур храпит.

Она открывает дверь в его кабинет, полную противоположность ее собственного, то есть туда можно входить домработнице. В кабинете Артура все до боли чисто и аккуратно. Четыре стопки сценариев на столе из стекла и стали. Удобное кресло, изящная лампа. Рядом с лампой – плоская кожаная коробка с выдвижным ящичком. Миранда тянет за ленту и выдвигает его. Вот то, что она ищет, – желтый линованный блокнот, в котором Артур не раз что-то писал. Однако сегодня там лишь обрывок недавнего письма к его подруге детства.

Дорогая В., все очень странно. Ощущение, будто жизнь стала напоминать кино. Много думаю о будущем. У меня такое…

И все. Что у тебя такое, Артур? На середине предложения зазвонил телефон?.. Миранда кладет блокнот на место и краем платья вытирает отпечаток пальца со стеклянной столешницы. Взгляд вдруг падает на подарок Кларка, матовое пресс-папье.

Оно лежит в ладони приятной тяжестью. Смотреть на него – словно вглядываться в бурю. Миранда выключает свет, убеждая себя, что возьмет пресс-папье на время, чтобы зарисовать, но уже знает, что заберет его навсегда.

Она возвращается в свой кабинет на рассвете. Доктор Одиннадцать, пейзаж, собака, рамка для внутреннего монолога доктора внизу: После смерти Лонагана все стало чужим. Я стал чужим для самого себя.

 Предложение хорошее, но не для этого рисунка. До него будет новый, крупный план записки, оставленной на теле капитана Лонагана убийцей из Подморья: «Нам не место в этом мире. Дай нам вернуться домой».

В следующем кадре доктор Одиннадцать держит эту записку, стоя на утесе с собачкой у ног. Его мысли:

Первое предложение в записке убийцы звучало правдиво: нам действительно нет места в этом мире. Я вернулся в свой город, к своей разбитой жизни и разрушенному дому, к одиночеству, пытаясь не думать о счастье жить на Земле.

Слишком длинно и мелодраматично. Миранда стирает текст и мягким карандашом пишет новый: Я стоял, глядя на свой разрушенный дом, и пытался забыть счастье жить на Земле.

Звук сзади. Элизабет Колтон прислоняется к дверному косяку, сжимая стакан воды обеими руками.

«Прости, – произносит она, – я не хотела мешать. Просто заметила включенный свет».

«Входи».

Миранда с удивлением понимает, что ей любопытно. Воспоминание о первой ночи в отеле «Ле Жермен» в Торонто, лежащий рядом Артур, осознание начала. А теперь в дверях ее кабинета стоит конец всего – на ножках-спичках в узких джинсах, до сих пор нетрезвая, растрепанная, с потеками туши под глазами и блестящим от пота носом, но по-прежнему красивая, по-прежнему одна из лучших представительниц своего класса в Лос-Анджелесе. Миранда знает, что никогда не станет такой, неважно, сколько времени здесь проживет или как сильно будет к этому стремиться. Элизабет делает шаг вперед и вдруг оседает на пол, каким-то чудом не разливая воду.

«Прости, – произносит она. – Меня немного шатает».

«А кого не шатает? – усмехается Миранда; впрочем, как обычно, когда она шутит, собеседники не улавливают юмора. Элизабет и Лули молча пялятся на нее. – Только не плачь, – обращается Миранда к Элизабет, глаза которой начинают блестеть. – Не надо, правда. Это уже чересчур».

«Прости», – в третий раз повторяет та.

Снова этот приводящий в ярость тихий голосочек. Перед камерами она разговаривает совсем иначе.

«Хватит извиняться».

Элизабет моргает.

«Ты ведь работаешь над своим тайным проектом».

Она оглядывается по сторонам, умолкнув, и Миранда, уступая собственному любопытству, садится на пол рядом с Элизабет, чтобы увидеть комнату с того же ракурса. На стенах – картины и скетчи, на массивной доске – записки со структурой и хронологией, на подоконнике – четыре страницы сценария.

«И что дальше?» – спрашивает Миранда. Ей легче говорить с Элизабет, сидя вот так рядом, когда не надо на нее смотреть.

«Не знаю».

«Знаешь».

«Я хотела бы сказать, как мне жаль, – произносит Элизабет, – но ты запретила мне извиняться».

«Так поступать – ужасно».

«Я не считаю себя ужасным человеком».

«Даже самые ужасные так не считают. Это заложено в нас природой, для выживания».

«Я считаю, что все складывается, как должно», – очень тихо говорит Элизабет.

«Предпочитаю не думать, что следую сценарию», – отзывается Миранда, но она устала, в ее словах нет яда, сейчас уже начало пятого и слишком поздно во всех смыслах.