Станция Одиннадцать

Артур поблагодарил его, и что дальше?.. Дживан лежал на диване в квартире брата в высотке на южной окраине Торонто, со смерти Артура прошло уже восемь дней, и он пытался вспомнить, как разворачивались события. Агент предложила капучино? Нет, хотя было бы неплохо. Дживан очень много думал о капучино, ведь он любил этот напиток, а если все настолько плохо, как говорят в теленовостях, больше ему не удастся им насладиться. Ох уж эти навязчивые желания… Так вот, агент. Она, не глядя, вывела его из номера и захлопнула дверь перед самым носом. И семь лет как-то пролетели.

Дживан проводил время на диване, вспоминая разные мгновения прошлого или размышляя о капучино, пиве и так далее, а Фрэнк трудился над очередной книгой, мемуарами, которые писал за какого-то филантропа, чье имя было запрещено упоминать по контракту. Дживан часто думал о своей девушке, о доме в Кеббеджтауне и гадал, увидит ли их снова. К тому времени мобильная связь уже перестала работать. Городского телефона у Фрэнка не было. Снаружи умирал мир и падал снег.

29

Впрочем, он сдержал слово. И это был один из немногих моментов в его карьере, которыми Дживан гордился. Он выждал ровно двадцать четыре часа, прежде чем вообще кому-либо рассказать о разрыве Артура и Элизабет.

– О чем ты думаешь с такой улыбкой? – спросил Фрэнк.

– Об Артуре Линдере.

В другой жизни Дживан часами ждал у его дома, курил и глядел на окна, сходя с ума от скуки. Однажды ночью ему удалось обманом сделать неприглядный снимок первой жены Артура. Дживан прилично заработал, однако до сих пор мучился угрызениями совести. Помнил взгляд, ошеломленный и печальный, сигарету в руке, торчащие во все стороны волосы, соскользнувшую с плеча лямку платья.

30

– Хватит уже петь эту песню, – сказал Фрэнк.

– Прости, она ведь идеальна.

– Не спорю, но поешь ты отвратительно.

И настал конец привычного им света! Песня группы «R.E.M.» уже несколько дней не шла из головы, с тех самых пор как Дживан с тележками появился на пороге квартиры брата. Целыми днями, засыпая и вновь просыпаясь, они жили перед телевизором с новостными каналами, включенными на малой громкости. Тихо льющаяся череда кошмаров выматывала, доводила до дрожи. Как столько людей могли умереть так быстро? Число жертв казалось невероятным. Дживан заклеил все вентиляционные отверстия полиэтиленом, гадая, достаточно ли подобных мер. Вдруг вирус проникнет сквозь преграду или как-то просочится по краям? Дживан прикрепил к окнам банные полотенца, чтобы по ночам не было видно, что в квартире горит свет, и придвинул к входной двери комод. Иногда к ним кто-то стучал, и Дживан с Фрэнком затихали. Дважды кто-то пытался вломиться в квартиру, скреб около замка чем-то металлическим. Дживан и Фрэнк цепенели в болезненной тишине, однако засов выдержал.

Так проходили дни. Поток новостей стал казаться нереальным, словно бесконечный фильм ужасов. Дикторы были оцепеневшими, вялыми. Иногда они плакали.

Гостиная Фрэнка располагалась в углу здания, поэтому окна выходили и на город и на озеро. Дживан предпочитал второе. Если развернуть телескоп Фрэнка в сторону города, можно было увидеть автомагистраль, и зрелище расстраивало. Первые два дня пробка из машин с прицепами и прикрепленными к крышам чемоданами, корзинами еще хоть как-то двигалась, но к третьему утру движение полностью замерло. Люди начали пробираться пешком, с вещами, детьми, собаками.

К пятому дню Фрэнк вернулся к работе над книгой, ведь, как он сказал, новости сведут их обоих с ума. Да и к тому времени уже не было дикторов как таковых, их заменяли другие работники каналов, не привыкшие быть по другую сторону камер – с экранов сбивчиво говорили операторы и администраторы. Затем начали пропадать страны, город за городом, – никаких новостей из Москвы, из Пекина, затем из Сиднея, Лондона, Парижа… Соцсети пестрели истерическими слухами, а местные новости охватывали все меньшую территорию. Каналы прекращали работу, пока в эфире не остался единственный. Неподвижная камера снимала отдел новостей, и сотрудники канала по очереди распространяли добытые сведения. Однажды Дживан проснулся в два часа ночи, и перед камерой никого не было. Все ушли. Дживан долго смотрел в пустую комнату на экране.

На других каналах лишь потрескивали помехи или светилась тест-таблица, кроме тех, где повторялось правительственное сообщение, бесполезные советы о том, что необходимо оставаться в помещении, а также избегать мест массового скопления людей. Через день кто-то наконец выключил камеру в пустом отделе новостей, или же она прекратила работать сама. Еще через день пропал Интернет.

Торонто погружался в тишину. С каждым утром она становилась все глубже, вечный шум города постепенно сходил на нет. Дживан рассказал об этом Фрэнку, который пояснил: «Горючее заканчивается». На самом деле, осознал Дживан, глядя на пробку на автомагистрали, даже те, у кого есть горючее, не могли никуда уехать. Все дороги были перекрыты брошенными машинами.

Фрэнк постоянно работал и почти закончил мемуары филантропа.

– Он, наверное, мертв, – сказал Дживан.