Стану тебе женой (СИ)

Схватив сумку, выхожу из спальни и буквально на минутку заглядываю в детскую спальню. Свернувшись калачиком, дочка крепко спит, подперев кулачком подбородок. Поправляю одеяло, склонившись, вдыхаю аромат волос любимой малышки и на мгновение возвращаюсь в прошлое. От воспоминаний становится больно. В районе солнечного сплетения безжалостно давит и жжёт, словно мне в грудь воткнули раскалённый клинок. Вчера мне всё-таки удалось поговорить с Лизой. Я постаралась её успокоить, объяснив, что папа отныне будет жить в её сердце, что он наблюдает за ней с небес и если ей захочется с ним поговорить, то она всегда это можно сделать, представив, что он сейчас рядом и слушает, только сказать вслух ничего не может. На самом деле это очень больно: говорить ребёнку такие страшные вещи. Но молчать, сделав вид, что ничего не случилось? Нет! Правда — не иголка в стогу сена, не спрячешь. И если её долго скрывать, то потом она бьёт наотмашь до потери сознания.

На улице уже поджидает машина с жёлтой шашечкой на крыше. Рад провожает меня до ворот и несмотря на то, что мы повздорили, обнимает.

— Если почувствуешь себя плохо, то сразу звони мне, хорошо? Я буду переживать за тебя.

Киваю ему ответ, руками обвиваю шею и быстро целую в небритую щеку.

— Я люблю тебя, всё будет нормально. После поминок сразу вернусь домой, — говорю на прощание.

Усадив меня на заднее сиденье в такси, Рад захлопывает дверцу и стоит на месте, дожидаясь, пока машина исчезнет из его поля зрения.

В квартире свекрови оказываюсь через полчаса. Дверь открыта, мне даже стучать не приходится. В коридоре снимаю шубу и уже тянусь к молнии на сапогах, как какая-то незнакомая женщина говорит мне, чтобы заходила в квартиру в обуви. А я оглядываюсь и вдруг осознаю: ковровых дорожек на полу нет, большое овальное зеркало в центре прихожей завешено белой тканью, а дальше… Мне становится плохо, потому что я вижу в гробу того, кого считала смыслом своей жизни буквально полгода назад.

***

— Наташа, ты совсем не ешь, — недовольно бурчит Татьяна.

— Не хочу.

— Ты сегодня хоть что-то ела? — качаю головой и отодвигаю от себя тарелку с борщом.

Подруга смотрит на меня с укором, а я опускаю взгляд на свои дрожащие пальцы, стараясь не встречаться взглядом с Инной Анатольевной, сидящей за соседним столом.

В столовой звонко стучат ложки, а ещё со всех сторон слышится шёпот. Людей в столовой много. Некоторых я знаю, некоторых сегодня увидела впервые. Родственники Вовы не знали о нашем разводе, а потому каждый, кто знаком со мной лично, решил принести свои соболезнования.

— Ты куда? — спрашивает подруга, когда я молча поднимаюсь из-за стола.

— Пойду на воздух.

— Плохо? Может с тобой пойти?

— Нет, не нужно, Тань. Я хочу Радмиру позвонить. За дочку волнуюсь.

Оказавшись на улице, жадно глотаю воздух ртом. Пушистые снежинки срываются с неба и, не успев долететь до земли, тают. Сегодня на удивление тепло.

— Наташа, — раздаётся со спины мужской голос и я оборачиваюсь.

Передо мной стоит Гена, друг Вовы. Вижу, сказать что-то хочет, мнётся.

— Говори, Ген.

— Уже поздно что-то менять, но я хотел, чтобы ты знала. Не могу жить с камнем в душе. Помнишь, когда Вовка купил машину и мы обмывали её в гараже? — киваю. — Так вот… Тот презерватив на коврике был не его. На самом деле это мой.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему сейчас, Ген? Совесть проснулась, да? А теперь уже не надо. Вовы больше нет! Зачем мне твоя правда?

Я не сдерживаюсь и срываюсь на всхлип, а Гена обнимает меня за плечи успокаивая.

— Наташка, я не мог сказать, понимаешь? Та баба на один раз была, а у меня семья, дети. Ты всё мой Галке рассказала бы. Ну, пойми ты меня!

Отталкиваю от себя бывшего друга Вовы. Рукой смахиваю слёзы, льющиеся из глаз ручьями. Злость накатывает мощной и удушливой волной. Едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него с кулаками.

— Не попадайся мне на глаза. Никогда! Грош — цена твоей дружбы, Гена. Ты не у меня должен прощения просить, а у друга своего, который отныне гниёт в сырой земле!

Развернувшись на каблуках, ухожу. И только стоит войти в столовую, как на моём пути появляется Таня. Обеспокоенно подруга берёт меня за руку и уводит в сторону, подальше от любопытных глаз. Достав носовой платок, стирает солёную влагу на моих щеках, но не помогает, потому что я плачу без остановки!

— Ну, Натали… Сколько можно уже, а? О ребёнке подумай. Не плачь!

— Не могу не плакать, — закусив губу, сдерживаю крик, рвущейся наружу.

— Ты Радмиру позвонила?

В ответ качаю головой. Забыла! Как появился этот Генка, у меня всё вылетело из головы.

— Давай уже пойдём? Ты свой долг перед Островским выполнила.

— Надо с Инной Анатольевной попрощаться.

— Не стоит. Она на таблетках. Глянь на неё. Она же сейчас в коматозе.

— Нет, Таня. Так нельзя. Я попрощаюсь.

***

После похорон Таня забирает меня к себе, хотя я ей говорила, что хочу домой.

— Я тебя одну в таком состоянии не оставлю, — возмутилась подруга, когда я собиралась уехать на такси.

Сидя на стуле в кухне у Татьяны, звоню Радмиру. Он отвечает практически сразу.