Старая крепость

– Да, просветился. Даже не верится, что эта бумажка, – официальный документ…

– Самый что ни на есть, – не сомневайся. Другого, извини, предоставить не могу.

– Да я понимаю… И за это свидетельство, – большое спасибо!

– Чем богаты! – улыбнулся Гаврилов и тут же сменил тему разговора:

– Зенитный пулемёт меня беспокоит, – смогут восстановить, как думаешь? Или, может быть, точно знаешь? – пытливо посмотрел на меня майор.

– Знаю. Не смогут.

– Вот бл…! – в сердцах хлопнул по столу Гаврилов.

– Но, кое-что всё-таки сделают, – поспешил подсластить пилюлю я, – Судя по тому, что помню, – бойцы снимут один ствол, и из него будут вести огонь. Так что, не всё так печально.

– Ну, хоть что-то…

В дверь постучали, – это вернулся Вороненко, который принёс обмундирование. Поскольку своих размеров я не знал, а одессит, – и подавно, то взял он форму «на выпуклый военно-морской глаз». Как ни странно, – глаз оказался довольно зорким, потому что гимнастёрка и галифе пришлись впору. Отпустив Вороненко, Гаврилов удовлетворённо оглядел меня:

– Как по тебе шито! Вот, держи: – с этими словами, он протянул фуражку, в которой лежали маленькие, эмалированные треугольники, – Прикрепишь сам.

Пока я, достав из ножен немецкий штык, дырявил петлицы, майор вернулся к вопросу, ответ на который я дать не успел из-за так внезапно ворвавшегося одессита:

– Так, чем там закончится наша оборона 29-го числа?

– Немцы сбросят на форт бомбу, в результате чего сдетонирует склад боезапаса. После этого, – выживших возьмут в плен.

– Бомбу? Что это за бомба, способная пробить толщу вала? – с недоверием спросил Гаврилов.

– Да есть у них одна… 1800 кг весом.

– Сколько???

– Да, почти двухтонная, – подтвердил я, – командир штурмующего нас полка, полковник Йон, – завтра с утра поедет в Тересполь, договариваться на этот счёт с авиацией.

– Мда… – протянул майор, – дела… И меня тоже, после бомбы… Ну, в плен возьмут?

– Тебя – нет, – увлечённо ковыряя петлицу, пробормотал я.

– То есть, – как? – опешил Гаврилов, – Всех возьмут, а меня нет?

– Ну, не всех… Далеко не всех. Мы спрячемся.

– Куда же тут можно спрятаться? – искренне удивился майор.

– В моей истории, гарнизон готовил прорыв, копая проходы из казематов в толщу вала. Есть такое? – оторвавшись от своего увлекательного занятия, поинтересовался я.

– Да, как раз сегодня днём хотели попробовать, – эффект неожиданности использовать… – растерянно признался Гаврилов.

– Не стоит. Попытка не удастся, и только зря положите людей.

– Значит, всё напрасно…

– Ну, а ты что думал? Форт окружён со всех сторон. Кругом немецкие солдаты, пулемёты, миномёты, огонь артиллерии по запросу, – шансов выйти никаких. Тем более, – днём.

– До 29-го июня ещё два дня. Что будут делать немцы? Опять пытаться штурмовать?

– Как такового, – штурма больше не будет. Сегодня с утра подойдут танки и начнут стрелять по казематам. Так что, лишних бойцов нужно от амбразур убрать.

– Танки?

– Да, пара французских «Сомуа» и трофейные Т-38. Калибр там ни о чём, поэтому толку не будет. Правда, немцы восстановили самоходку свою, 75-мм, но она тоже ничего не решит.

– Твоими бы устами, – да мёд пить.

– Не веришь? – обиделся я.

– Если бы не верил, – то лежал бы ты сейчас в воронке и остывал.

– Вот и хорошо. Слушай, а этот одессит, – Вороненко, – он у тебя тут кто? Ординарец?

– Да нет, так… Просто активный боец, на кого можно положиться. Настроение у гарнизона, – сам понимаешь…

– Знаешь, я тут в кино одном видел… В своём времени, понятное дело, – у вас рация была и вы пытались связаться с нашими.

– Рация есть, – спасибо Константину Фёдоровичу, – он же командир батальона связи.

– И как? Удалось?

– Нет. Сначала, вроде как, вышли на каких-то лётчиков, потом, – тишина.

– Ну да, – отошли войска далеко уже…

– К Кобрину, что ли? – с недоверием глянул на меня майор.

– Ха! Какой Кобрин? Завтра немцы Минск возьмут!

– Как Минск? – опешил Гаврилов.

– Да вот так! Отступает армия. Так что, твой форт ещё хорошо сражается.

– Иван, а как далеко они продвинутся? Я немцев имею в виду.

– Под Москвой остановим.

– А Киев? Ленинград?

– Киев в сентябре оставят, а в Ленинград фашисты так и не войдут. Окружат, город будет в блокаде до 1944, но врагу так и не покорится.

– Уму непостижимо… – Гаврилов растерян.

– Сам в шоке. Война будет долгой, на уничтожение.

В дверь опять постучали: рядовой Евстафьев доложил, что восстановить зенитную пулемётную установку не удалось, поэтому они сняли один пригодный для стрельбы ствол и воевать будут с ним. Для меня это новостью не стало, а вот Гаврилов, похоже, всё-таки рассчитывал на другой исход дела.

– Ладно, Михалыч, – пойду я пробегусь по казематам, ознакомлюсь с положением дел, да и воды вон, раненым отнесу, – сказал я майору, кивая на свой ремень, что лежал на столе, – Если ты не возражаешь, конечно.

– Вода, – это хорошо. С тобой пойду. Заодно, – женщин подготовлю к выходу, – поднялся из-за стола Гаврилов.

– Как скажешь, – подпоясывась, ответил я.

Мы вышли из штабного каземата. Сидевшие в коридоре пограничник и одессит сразу вскочили на ноги.