Первое комсомольское кафе было гордостью каждого комсомольца нашего города, и не только потому, что в нем была частица и нашего труда: мы видели и понимали, что именно так надо наступать на частника и выгонять его навсегда из советской торговой системы.
Сейчас, сквозь новое стекло, мы с удовольствием увидели, как ходят между нашими фабзавучными столиками молоденькие официантки в белых фартучках, разнося посетителям пахучий китайский чай в граненых стаканах, кофе со взбитыми сливками и сельтерскую воду в синих сифонах с оловянными краниками и с сиропом «Свежее сено». Чистота и порядок, а самое главное — сознание того, что здесь тебя никто не обманет, привлекали в кафе много публики. Почти все места за столиками были заняты.
Когда мы задержались около кафе, оттуда, пропуская вперед жену и приоткрывая перед нею дверь, вышел Вукович.
Я снял кепку и поклонился.
Вукович улыбнулся мне и очень хорошо козырнул: по-настоящему, не как-нибудь, а прикоснувшись к лакированному козырьку пограничной фуражки кончиками пальцев вытянутой руки.
— Кто это, а, Василь? — спросил с любопытством Саша Бобырь.
— Это… товарищ Вукович, — сказал я небрежно.
— Это и есть Вукович? Тот самый Вукович? — глядя вслед уходящему пограничнику, протянул Бобырь, явно завидуя моему знакомству. — Смотри ты… Я и не знал. — И добавил: — Он с тобой поздоровался…
— А что ж такого? Он мой хороший знакомый.
— Да разве, Сашка, ты его не видел, когда мы в ЧОНе дежурили? — спросил Маремуха.
— Не… видел, — промямлил Бобырь, смущаясь.
И я вспомнил вдруг, как Саша прикидывался больным в то самое время, когда Вукович и Полевой бродили по двору штаба, выясняя, куда же мог скрыться неизвестный диверсант.
Все хлопцы выглядывали тогда из караулки и видели Вуковича; один лишь Бобырь лежал на топчане и выстукивал зубами, изображая лихорадку…
— Знаете, хлопцы, а может, мы завтра утречком пойдем на речку? — сказал вдруг Бобырь. — С утра вода ведь еще холоднее…
— Ну, знаешь! — накинулся на Бобыря Маремуха. — Значит, пари проиграл! Веди угощай сельтерской водой.
— Эй, хлопцы! — послышались вблизи знакомые голоса.
Перескочив через ограду палисадника, к нам бежали Фурман и Гузарчик.
— Так вы зачеты готовите! — сказал назидательно Маремуха.
— Какие там зачеты! — прямо завопил запыхавшийся Гузарчик. — Скажи-ка, где сейчас можно карту Украины найти?
— Вот чудаки! Да у нас же в фабзавуче есть карта. В том шкафу, что в канцелярии, — сказал Маремуха.
— А зачем вам карта? — спросил Бобырь.
— Я знаю, что в шкафу, — не отвечая, пробубнил Гузарчик, озираясь, — но ключ-то ведь от того шкафа у делопроизводителя, а его до послезавтра не будет.
— Для чего карта, скажи? — спросил я. — Вы же техмеханику сдаете.
— Что значит «для чего»? Смешной разговор! Ты разве не знаешь? — И вдруг, хлопая себя по лбу, Моня крикнул: — Невежды, вы ничего не знаете! Едем!!
— Как едем? — встрепенулся Бобырь.
— Едем, едем, едем!! Ура! Виват!! — заорал Монька и запрыгал на тротуаре, отбивая чечетку.
— Да объясните толком вы, черти! — крикнул я Гузарчику.
— Мы сидим, понимаешь, учим техмеханику — и вдруг видим: почтальон. И в руках у него письмо. Толстое такое, с печатями сургучными. «Где, — говорит, — ваш директор? Письмо ценное у меня для него». Повели мы, понимаешь, почтальона к Полевому в комнату. Тот расписался, а мы не уходим. Ждем. Словно чуяли! Я сразу и говорю: «Давайте мы, товарищ директор, поскорее печати оборвем». Оборвали. Раскрыли письмо, а там — путевки! — И Фурман, выпалив скороговоркой эту новость, даже закашлялся от волнения.
— Через час экстренное собрание в школе! — ввернул Монька. — Велено всех из города созвать!
— Куда путевки? — суетливо спросил Бобырь.
— На заводы всей Украины. Нам! Понимаешь? От ВСНХ! — Фурман порылся в карманах и вытащил оттуда длинненький листочек бумаги. — Я все списал… Читай, Гузарчик!
— «Одесса — два места…» — нараспев прочел Моня с такой гордостью, будто это он сам выписывал путевки и выдавал их хлопцам.
— Я поеду в Одессу, факт! — загорелся Бобырь.
— Да, только тебя там и ждут! — насмешливо сказал Фурман. — Там из таких конопатых мыло варят.
— Ну, ты… не задавайся! — обиженно возразил Бобырь.
— Да не мешай, Сашка! — попросил Маремуха. — Пусть человек читает… Давай, Монус.
— «Дружовка, Торецкий завод — три места, Енакиево — четыре места, Гришино — два места…» Фурман, ты не знаешь, где Гришино? Ты там под вагонами не ночевал случайно?
— Понятия не имею! — пробасил солидно Фурман в ответ.
— «…Макеевка — пять мест, Алчевск — четыре места, Луганск — одно место…» Смотри, Луганск, кажется, большой город, а почему туда только один поедет? Странно!..
— Читай, читай! — толкнул Гузарчика Маремуха.
— Читаю… «…Краматорская — два, Запорожье — четыре, Мариуполь — пять, Бердянск — четыре…» Это где-то на море, кажется.
— На море, — буркнул наш всезнайка Фурман, — только мелкое дно очень: идешь, идешь — и все до коленей.
— «…Славянск — два места, Киев — пять мест…» Даже в Киев, смотри! Прекрасный город! «…Большой Токмак — четыре…»