Старая сказка

– В таком случае, еще раз приношу вам свои самые искренние извинения, – сказала Франсуаза. – Я знаю, что вы лишились матери и одиноки, и что вам может быть трудно… – она вновь заколебалась, но потом все-таки решила продолжать, – сохранить в неприкосновенности свое сердце и добродетель при дворе…

Где завязать любовную интрижку так же легко, как расколоть орех, подумала я. Разница, разумеется, заключалась в том, что эти дамы состояли в браке и имели покладистых мужей, увлеченных собственными романами. Ну и, естественно, они были богаты. Моей единственной ценностью на рынке брачных услуг была моя родословная и мое целомудрие… с которым я рассталась легко, как ребенок, который, не задумываясь, срывает обертку с рождественского подарка.

– Благодарю вас за заботу, – холодно ответила я.

Герцогиня де Гиз поднялась на ноги, и лицо ее обрело еще более кислое, нежели обычно, выражение.

– Пожалуй, я должна вам сообщить, мадемуазель, что его видели украдкой выскальзывающим из вашей спальни прошлой ночью.

– Между нами ничего нет, – сердито ответила я, ощущая привкус горькой правды на языке.

В это самое мгновение дверь моей спальни распахнулась, и в комнату неспешной походкой вошел Мишель. Я гневно посмотрела на него, пытаясь взглядом показать, что сейчас его визит совершенно неуместен.

– Как вы смеете? Что вы себе позволяете, врываясь ко мне подобным образом?

Мишель вопросительно выгнул бровь, выражая удивление тем, что в моей комнате столь многолюдно.

– Прошу прощения, мадемуазель, – отозвался он. – Я всего лишь пришел забрать свой ночной колпак.

Мы втроем уставились на него, будучи не в состоянии произнести ни слова, а он с преувеличенной изысканностью отвесил нам общий поклон, подхватил с пола забытый ночной колпак и удалился. И тогда взгляды обеих женщин скрестились на мне. Чувствуя, как лицо заливает предательский румянец, да такой, что загорелись даже кончики ушей, я лишь пожала плечами и развела руки в стороны.

– Значит, между вами ничего нет? – с сарказмом осведомилась герцогиня де Гиз.

– Нет, – ответила я, гордо вскинув голову. – Ровным счетом ничего.

* * *

Я, пожалуй, сумела бы пережить скандал без особых потерь, окажись Мишель благородным человеком или хотя бы джентльменом. Но, как мне пришлось убедиться, он не был ни тем и ни другим. Он счел сцену очень смешной и рассказывал о ней всем желающим, где только можно. Более того, он решил, что история эта слишком хороша, чтобы замалчивать ее, посему охотно живописал всем желающим, как я цеплялась за него в постели, умоляя жениться на мне и предлагая выйти с ним на сцену.

Однажды, когда я вошла в салон Анны-Марии-Луизы, герцогини де Монпансье, то застала Мишеля в окружении толпы дам и придворных, многих из которых я считала своими друзьями. Все они заливисто хохотали.

– Я напишу замечательный роман, который будет пользоваться сногсшибательным успехом, – провозгласил Мишель фальцетом, поднеся одну руку ко лбу. – Я могу играть. Я могу заставить толпу рассмеяться. Я сделаю все что угодно.

Я замерла на месте. Меня захлестнули обида и унижение. Лизелотта, герцогиня Орлеанская, отвернулась, пытаясь веером прикрыть улыбку. Мадам де Скюдери посмотрела на меня с жалостью. У Мишеля достало такта покраснеть.

– Лучше смешить людей, чем заставлять их плакать, – негромко заметила я, развернулась и ушла.

Кокетка

Париж, Франция – 1676–1678 годы

Своего второго любовника я соблазнила с помощью черной магии.

В жизни не собиралась ввязываться в это темное дело. Знай я тогда, что ступаю на скользкую дорожку паутины лжи, отравлений, убийств и сатанизма, то ни за что бы не поехала к ведьме Ля Вуазен и, соответственно, не попала бы в поле зрения Огненной палаты, этого мрачного трибунала, который отправил тридцать четыре человека на костер, а сотни других подверг мучительным пыткам, ссылкам и изгнанию из страны.

Мне всего лишь хотелось жить собственной жизнью.

* * *

Месяцы, прошедшие после разрыва с Мишелем, были ужасными. Я потеряла должность фрейлины при королеве, которая решила, что отныне ей будут прислуживать лишь респектабельные замужние дамы. Я также лишилась жалованья, а вместе с ним – и комнат в Лувре, Фонтенбло, Сен-Жермен-ан-Ле и замечательном новом дворце, который король выстроил в Версале. Герцогиня де Гиз предложила мне место в своем доме, надеясь обратить в католическую веру. Я настолько отчаянно стремилась остаться при дворе, что решила, что выдержу и это испытание.

Как же я ошибалась! Оно оказалось невыносимым.