– Мы разрушаем их самыми разными способами. Во-первых, воздействуем экономически. Писатели начинают зарабатывать реальные деньги. Поначалу это связано с везением, хотя хорошие книги всегда в результате приносят доход. С деньгами наши писатели начинают жить на широкую ногу, и вот тут они оказываются в ловушке. Теперь им приходится писать, чтобы поддерживать определенный уровень жизни, содержать жен и все в таком роде. И тут вылезает халтура. Это происходит не специально – просто писатель теперь пишет второпях. Пишет, когда нечего сказать, когда на дне колодца – ни капли. Ведь в нем говорит честолюбие. Раз предав себя, он старается оправдаться и увязает еще глубже, выдавая новую порцию халтуры. А бывает еще так: писатели начинают читать критику. И если ты веришь, когда тебя называют великим, то веришь и тогда, когда говорят, что ты исписался, и все это кончается потерей веры в себя. У нас есть сейчас два хороших писателя, которые ничего не пишут, изверившись в себе из-за критиков. Продолжай они работать, что-то из написанного было бы у них хорошо, что-то – не очень, что-то – совсем плохо, но то, что хорошо, осталось бы в литературе. Однако, начитавшись критических статей, они решили, что из-под их пера должны выходить только шедевры. Не хуже тех, которые, по уверениям критиков, они создавали раньше. Конечно, и те книги не были шедеврами, но это были достойные книги. А теперь они вообще не могут писать. Критика обрекла их на творческое бесплодие.
– А кто эти писатели?
– Их имена вам ничего не скажут. Кроме того, вдруг за последнее время они что-то написали, опять испугались и обессилили.
– Что же все-таки происходит с американскими писателями? Объясните точнее.
– О прошлом мне рассказывать трудно, тогда меня еще и на свете не было, а сейчас случается разное. В определенном возрасте писатели-мужчины превращаются в Матушек Хаббард[17]
, а писатели-женщины становятся Жаннами д’Арк, но без ее победного духа. Эти люди претендуют на роль духовных вождей. И неважно, кто их последователи. Если таковых не находится, их придумывают, и тем, кого избрали на эту роль, бессмысленно протестовать, иначе их назовут предателями. А, черт возьми! Чего только не случается с нашими писателями. И это еще не все. Есть такие, которые надеются своими сочинениями спасти душу. Ищут легкого пути. Кого-то губят первые деньги, кого-то – первая похвала, кого-то – первая разгромная рецензия, кого-то страх, что перестала идти работа, а ничего другого он делать не умеет. Бывает, что с испугу они вступают в разные организации, надеясь, что там позаботятся о них. Некоторые просто не знают, чего хотят. Генри Джеймс хотел разбогатеть, но и ему это, конечно, не удалось.– А вам?
– Меня интересуют другие вещи. Жизнь у меня сложилась неплохо, но если я не пишу, то не получаю радости от всего остального.
– А что вам нужно?
– Писать настолько хорошо, насколько могу, и постоянно продолжать учиться. И еще жить полной жизнью, той, которая приносит мне радость.
– Вроде охоты на куду?
– Да, охоты на куду и много чего другого.
– А чего – другого?
– Много всего – разного.
– А вы знаете, что вам нужно?
– Да.
– И вам действительно доставляет удовольствие ваше теперешнее бессмысленное занятие – охота на куду?
– Не меньше, чем посещение Прадо.
– Вам это кажется равноценным?
– Мне нужно и то и другое. И еще много чего.
– Естественно. Так и должно быть. Но неужели это занятие что-то дает вам?
– Несомненно.
– И вы знаете, что вам нужно?
– Конечно. И всегда получаю это.
– Такие удовольствия требуют денег.
– Я их всегда могу заработать, а еще мне везет.
– Тогда вы счастливчик.
– Пока не думаю о других людях.
– Выходит, вы думаете о других?
– Да, думаю.
– Но ничего для них не делаете?
– Абсолютно ничего.
– Совсем ничего?
– Ну, может чуть-чуть.
– А как вы думаете, стоит вам писать – по большому счету?
– Да.
– Вы в этом уверены?
– На все сто.
– Такая уверенность радует.
– Еще как! – сказал я. – Это одна бесспорная радость в нашем писательском труде.
– Ваша беседа становится чрезмерно серьезной, – вмешалась жена.
– Но тема действительно серьезная.
– Вот видите, к каким-то вещам он относится серьезно, – сказал Кандиски. – Я чувствовал, что ему не только куду интересны.
– Сейчас каждый готов отрицать важность этого вопроса, избегают даже разговоров на эту тему, а если кто-то все же пытается что-то делать, уверяют, что он ничего не добьется. А все потому, что добиться чего-то стоящего здесь очень трудно. Тут должны сойтись несколько факторов.
– Вы это о чем?
– О том, как можно писать. О том, насколько значительной может быть проза, если пишешь серьезно и тебе везет. Тут можно достичь и четвертого и пятого измерений.
– Вы действительно в это верите?
– Я это знаю.
– А если писателю такое удастся?
– Тогда ничего больше не имеет значения. Ничего важнее этого писатель сделать не может. Конечно, можно и провалиться. Но шанс на успех есть.
– Вы, наверное, говорите о поэзии.
– Нет. То, о чем я говорю, сложнее поэзии. Такой прозы еще нет. Но написать ее можно – без ухищрений и вранья. Без всего того, что со временем портится.