Старик Хоттабыч

— Всё будет в порядке, — успокоил его Волька. — У нас с ним на этот счёт строгий уговор.

— Одно мгновение, о друзья мои! — обратился Хоттабыч к аплодировавшим зрителям. — Да позволено будет на этот раз мне…

Он выдернул из бороды один-единственный волос…

И вдруг снаружи донёсся резкий свисток. С палубы донеслось громкое топанье бегущих матросов.

Женя сострил:

— Сейчас штраф! Кто-то на ходу вскочил на ледокол!

Но рассмеяться никто не успел, потому что «Ладога» вдруг сильно содрогнулась, что-то зловеще заскрежетало под её дном, и она второй раз за эти сутки остановилась.

— Ну! Что я говорил?! — прошипел Женя на ухо Вольке и с отвращением посмотрел на Хоттабыча. — Не удержался-таки! Разбушевался, расфорсился!.. Тьфу!.. Никогда в жизни я не встречал более самовлюблённого, хвастливого и несдержанного джинна!..

— Опять твои штучки, Хоттабыч? — В кают-компании поднялся такоц галдёж, что Волька не счёл нужным понижать голос. — Ты же мне только сегодня ночью клялся…

— Что ты, что ты, о змий среди мальчиков! Не оскорбляй меня подобными подозрениями, ибо я никогда не нарушал не только клятв своих, но и мельком брошенных обещаний. Клянусь тебе, я знаю о причинах столв неожиданной остановки корабля не больше твоего…

— Змей?! — вконец рассвирепел Волька. — Ах, значит, выходит, что я ещё ко всему прочему и «змей»? Спасибо, Хоттабыч, пламенное тебе мерси!..

— Не змей ты, а змий. Ибо змий, да будет это тебе известно, это живое воплощение мудрости…

На этот раз старик и в самом деле был ни при чём. Заблудившись в тумане, «Ладога» наскочила на банку.

Высыпавшие на палубу пассажиры с трудом могли различить в тумане бортовые поручни. Свесившись над кормой, можно было всё-таки заметить, как от бешеной работы винта пенится тёмно-зелёная неприветливая вода.

Прошло полчаса, а все попытки снять «Ладогу» с банки, пустив её обратным ходом, кончились ничем. Тогда капитан судна Степан Тимофеевич приказал сухонькому боцману Панкратьичу свистать всех наверх.

— Товарищи, — сказал Степан Тимофеевич, когда все обитатели «Ладоги», кроме занятых на вахте, собрались на спардеке, — объявляется аврал. Для того чтобы сняться с банки без посторонней помощи, у нас остаётся только одно средство — перебункеровать уголь с носовой части судна на корму. Тогда корма перетянет, и всё будет в порядке. Если потрудиться на совесть, тут работы часов на десять — двенадцать, не более. Боцман разобьёт вас сейчас на бригады, быстренько переоденьтесь в одежду, которая похуже, чтобы не жалко было запачкать, — и за работу… Вам, ребята, и вам, Гассан Хоттабыч, можно не беспокоиться. Эта работа не по вашим силам: ребятам ещё рано, а Гассану Хоттабычу уже поздновато возиться с тяжестями.

— Мне не по силам возиться с тяжестями?! — свирепо отозвался Хоттабыч. — Да знаешь ли ты, что никто из присутствующих здесь не может сравняться со мной в поднимании тяжестей, о высокочтимый Степан Тимофеевич!

Услышав эти слова, все невольно заулыбались:

— Ну и старичок! Здоров хвастать!..

— Ишь ты, чемпион какой нашёлся!

— Ничего смешного: человеку обидно. Старость — не радость.

— Сейчас вы удостоверитесь! — вскричал Хоттабыч.

Он схватил обоих своих юных друзей и стал, ко всеобщему удивлению, жонглировать ими, словно это были не хорошо упитанные тринадцатилетние мальчики, а пластмассовые шарики комнатного бильярда.

Раздались такие оглушительные аплодисменты, будто дело происходило не на палубе судна, терпящего бедствие далеко от земли, а где-нибудь на конкурсе силачей.

— В отношении старика беру свои слова обратно! — торжественно заявил Степан Тимофеевич, когда рукоплескания наконец утихли. — А теперь за работу, товарищи! Время не терпит!

— Хоттабыч, — сказал Волька, отведя старика в сторонку, — это не дело — перетаскивать двенадцать часов подряд уголь из одной ямы в другую. Надо тебе постараться самому стащить пароход с банки.

— Это выше моих сил, — печально отвечал старик. — Я уже думал об этом. Можно, конечно, стащить его с камней, но тогда продерётся днище корабля, а починить его я не сумею, ибо никогда не видел, как оно выглядит. И все мы утонем, как слепые котята в бочке с водов.

— Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе всё-таки что-нибудь придёт в голову.

— Постараюсь, о компас моей души, — ответил старик и, немного помолчав, спросил: — А что, если уничтожить самую мель?

— Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! — воскликнул Волька и бросился пожимать старику руку. — Это же замечательно!

— Слушаю и повинуюсь, — сказал Хоттабыч.

Уже первая авральная бригада спустилась в угольный трюм и стала с грохотом загружать антрацитом большие железные ящики, когда «Ладога» вдруг вздрогнула и быстро завертелась в глубоком водовороте, образовавшемся на месте провалившейся банки. Ещё минута — и пароход разнесло бы в щепки, если бы Волька не догадался приказать Хоттабычу прекратить водоворот. Море успокоилось, и «Ладога», повертевшись ещё немножко в силу инерции, благополучно продолжала свой путь.

И снова никто, кроме Хоттабыча и Вольки, не мог понять, что, собственно, произошло.