Старик Хоттабыч. Голубой человек

- Что вы, Егор Васильевич! - ужаснулась Дуся. - О каком это вы обществе говорите? Ни в какое общество я не обращалась!… Разве я себе могу такой позор позволить?

- Да нет, я совсем в другом смысле - успокоил ее Антошин. - Я говорю об обществе, где существуют богатые и бедные, где богатые могут как им угодно издеваться над бедными, где государственная власть стоит на защите богатых, какую бы подлость они себе ни позволили… Вот я в каком смысле.

- Сама я виновата, - сказала Дуся. - Не маленькая была. Свою голову имела на плечах…

- Так вот, - решительно перебил ее Антошин, - если хотите знать мое мнение, то ни один порядочный человек ничего, кроме сочувствия к вашей трудной судьбе, испытывать не можетл. А на мнение мещан и обывателей плюньте, мой вам совет.

- Слюны не хватит на всех плевать, - сказала Дуся, - А грех все равно грехом остается. И теперь мне всю жизнь перед богом грех мой замаливать надо. Это мне и батюшка на исповеди говорил.

- А вы не подумали, как это бог позволил тому мерзавцу такую подлость над вами совершить?

- Егор Васильевич! Вы подумайте, что вы говорите!… Разве такое говорить можно?! Даже подумать!…

Нет, он, кажется, погорячился. Сам ведь решил, что еще рано с ней такие разговоры заводить, и не удержался. Надо было немедленно уходить подальше от религиозных вопросов.

- Так какая вы говорите, ваша вторая мечта?

- А вторая моя мечта, - сказала Дуся, которой не терпелось узнать на этот счет мнение Антошина, - это что бы Лукерья Игнатьевна заболела…

Теперь настала очередь ужаснуться Антошину.

- Вы же только что молились о ее здравии!

- Так я ведь о том мечтаю, чтобы она на время только заболела, и чтобы ее дочери в это время в Москве не было, и чтобы я одна за нею ухаживала, день и ночь, день и ночь, не покладая рук и не щадя себя и тогда она меня полюбит, как родную, и спустя какое-то время возьмет меня в долю. А когда она от старостиху мрет, чтобы я была ее наследницей, чтобы мастерская стала моей мастерской… Такая моя мечта… Можно мы немножечко постоим? Что-то у меня ноги совсем не идут… Отдохнем и пойдем…

«Хоть бы такси какое-нибудь подвернулось! - подумал с досадой Антошин. Силенки-то у нее, видать, совсем на исходе!» - подумал, и вспомнил, что ни, о каких такси и речи быть не может.

Он нащупал в кармане полушубка свой аварийный пятиалтынный и остановил трюхавшего мимо них облезлого старичка извозчика. Его клячонка явно обрадовалась неожиданной передышке. Заиндевелая, с выступающими ребрами и обвисшим дряблым животам, она была под стать своему хозяину и санкам с убогой, изъеденной временем матерчатой полостью.

- Извозчик! Сколько до Казенного переулка?

- Не надо! - густо покраснела Дуся. - Я и так дойду!… Разве вам можно так тратиться!. Егор Васильевич!…

- Извозчик окинул взглядом полушубок и валенки Антошина.

- Двугривенный, - сказал он. - И деньги вперед.

- У меня всех денег пятиалтынный. Довези, будь друг! Видишь, заболела девушка.

Извозчик вздохнул, взял пятиалтынный, Антошин, не слушая Дусиных возражений, усадил ее рядом с собой на игрушечно узкое сиденье, застегнул полость, извозчик чмокнул, пугнул свою клячу кнутом, и они поехали. Впервые в своей жизни Антошин ехал на извозчике. На такси куда удобней.

- Зачем вы это? - начала было снова Дуся. Чтобы предотвратить ненужные укоры, Антошине напомнил, что их разговор о мечтах еще не закончен.

- А как же Полина? - спросил он. - Вы станете хозяйкой, а Полина как?

- Полина была бы у меня тогда старшей мастерицей, самой любимой моей помощницей.

- А ей не будет обидно?

- А чего ж тут Может быть обидного? - холодно удивилась Дуся. - Одному человеку везет, другому не везет. Так всегда в жизни. А это не грех, мечтать о таком?

- Чтобы Полина была вашей помощницей?

- Чтобы Лукерья Игнатьевна… захворала.

- Так себе мечта, - сказал Антошин после некоторого раздумья. Он никак не мог решить, стоит ли сейчас критиковать ее убогую мечту или отсрочить лучше это дело до будущей встречи у Малаховых. - Вы почитайте «Воскресение», а потом мы с вами сразу об очень многом поговорим.

- Значит, грех? - по-своему поняла его уклончивый ответ Дуся. - Вы прямо скажите, Егор Васильевич.

- Это смотря что понимать под словом «грех». Да совсем не в этом дело, Дуся, поверьте мне. Мы об этом еще успеем вдоволь наговориться… Скажу только, что могут быть у такой грамотной и умной работницы, как вы, более высокие мечты.

- Кто же меня такую возьмет замуж? - снова поняла его Дуся по-своему.

- Никакая вы, Дуся, не такая! - снова рассердился Антошин. - Выбросьте, это из головы раз и навсегда!… В глазах любого порядочного человека вы вполне порядочная, не по своей вине хлебнувшая горя девушка…

- Какая же я девушка! - тихо, чтобы не расслышал извозчик, прошептала Дуся. - Девушка с ребенком!

- Господи, чепуха какая! - сказал Антошин.

Они миновали молча Лубянскую площадь, Златоустинский переулок, выехали налево, на узкую и темную Маросейку.

- Вы, Дуся, не говорите там у нас, что мы на извозчике ехали, - прервал наконец молчание Антошин. Он справедливо опасался, что Малаховы такой траты денег не одобрили бы.