Читаем Старики и Бледный Блупер полностью

Алиса пытается выползти из зоны поражения.

– Ковбой? Брат? – Алиса тянется к нему рукой в перчатке.

Бах.

Рука Алисы падает. Он снова медленно ее поднимает. Кожа разорвана в клочья. И указательный палец оторван. "Не надо… Нет…"

Алиса вопит.

Док Джей вскакивает. Ковбой хватает его и тянет вниз.

– С ума сошел?

Но Доку Джею удается вырваться. Он отцепляет от ремня аптечку и сбрасывает все остальное.

Ковбой спадает с лица.

– Не надо, брат. Этот снайпер не мажет…

– Я здесь санитар, – говорит Док Джей, – а не ты. – И, прежде чем Ковбой успевает что-либо сделать, Док Джей вскакивает и бежит. Он бежит пригнувшись, зигзагами.

Бах.

Док Джей спотыкается на бегу, падает.

Левое бедро Дока пробито навылет. Из раны торчит зазубренная кость. Док пытается ползти вперед, отталкиваясь здоровой ногой.

Ковбой срывает кольцо с дымовой гранаты, метает ее.

– Что ж делать то? …

Отделение собирается за валуном. "Рассыпаться", – говорю им нерешительным голосом. У салаги глаза совсем одуревшие, держит винтовку перед собой, как на параде. Глаза Скотомудилы налились кровью, он шарит ими по зелени, пытаясь высмотреть вспышки выстрелов, шевеление листвы – любой признак жизни. Младший капрал Статтен и остальные молча ждут приказаний. Донлон баюкает свою мертвую радиостанцию.

Док Джей поднимается, пытается удержаться в равновесии на здоровой ноге. Он сгибается и просовывает предплечье Алисе подмышку, пытается поднять.

Бах.

Док Джей падает как подкошенный. Теперь его левая нога превратилась в окровавленный кусок мяса. Он ждет пули, которой его добьют. Не дождавшись, поднимается, тащит Алису к себе на бедро. Док шарит в аптечке, вытаскивает шприц-тюбик, делает Алисе укол морфия.

Док Джей зубами срывает обертки из коричневой промасленной бумаги с трех перевязочных пакетов. Док накладывает повязки на рану Алисы. Алиса стонет, говорит что-то, чего мы разобрать не можем. Док Джей подолом рубашки вытирает пот со лба Алисы, затем вытаскивает обрезок резиновой трубки, из которого он делает жгуты.

Бах.

Пуля разносит правую руку Дока Джея. Док пробует подвигать пальцами.

Не получается.

Зеленый дым выползает из гранаты, брошенной Ковбоем, застилает поляну.

Ковбой открывает рот, чтобы отдать приказ. Но не может решить, какой именно. Наконец говорит: "Отходим. Хреново так поступать, но мы не можем не подчиниться сложившемуся положению. В Хюэ мы такое уже видали. Этот снайпер нас по одному туда вытаскивает. Он все отделение хочет положить, одного за другим. Вы все это понимаете. Дока с Теменью похерили, нас пока – нет. По коням".

Никто не двигается с места.

Ковбой встает.

– Выполнять.

Мы все понимаем, что Ковбой прав. Пусть это жестоко, но он прав.

– На тебе!

Салага без какого-либо предупреждения бросается на поляну. Палит наугад. Он несется скачками, с гибкой грацией плотоядного хищника, нападающего на жертву. С подбородка капает слюна. Салага жаждет испить горячей крови. Салага стремится добраться до человеческой плоти, разорвать ее и сожрать. Глаза салаги налились кровью: они горят огнем в этом мире теней, окружившем нас. Он палит вслепую. Салага уже и сам не понимает, что делает. Он считает себя Джоном Уэйном. Для здешнего мира он еще не родился.

Ковбой пытается подставить ногу салаге, бегущему по тропе, но салага удерживается на ногах и бежит еще быстрее, человек-волк, несущийся в царство смерти. Запинаясь, он подлетает к Доку Джею. Крутится на месте. Его горящие глаза рыскают по листве.

– Давай, Док, помогу. Я понесу…

Бах.

Пару секунд нам кажется, что на этот раз снайпер, наконец, промазал. Но затем салага падает на колени как для молитвы и хватается руками за горло.

Ковбой говорит:

– Уходим.

– Хрен там уходим, – говорит Скотомудила. – Сам уходи, мудак.

Ковбой делает шаг к Скотомудиле, становится с ним лицом к лицу, смотрит прямо в глаза.

– Мудила, в голове пойдешь.

Скотомудила встает, поднимает пулемет с бревна и упирает приклад в бедро, направив черный ствол вверх под углом в сорок пять градусов.

– Морские пехотинцы никогда не бросают на поле боля павших или раненых, Мистер Командир Отделения, сэр.

Ковбой, сверкая глазами, смотрит на Скотомудилу, шумно втягивая воздух, потом отводит меня в сторону.

– Джокер, теперь тут ты начальник. Уводи людей.

Ковбой видит, что Скотомудила прислушивается, и специально для него добавляет:

– Прикажи Мудиле – пускай в голове идет.

Скотомудила сплевывает.

Ковбой говорит мне, приглушив голос:

– Никогда не поворачивайся к Мудиле спиной. Халявы ему никогда не отваливай. Это он Мистера Недолета подорвал.

Я говорю:

– А ты как, Ковбой? Я, типа, если тебя похерят, кто меня с твоей сестренкой познакомит?

Ковбой глядит на меня какими-то нездешними глазами.

– Нет у меня сестры. Я думал, ты знаешь, – Ковбой глядит на Дока, Алису и салагу. – Мудила прав. Я должен попробовать. Снайпер увидит, как вы отходите, и…

– Слушай, нахрен это. Наплюй на все. Не выйдет ничего.

– Уводи людей, Джокер. Командуй.

– Но, Ковбой, я…

– Это моя обязанность, – говорит Ковбой. – Обязанность… – Голос Ковбоя звучит так, будто собственные кишки пережимают ему глотку.

– Хорошо?

Я молчу.

– Сделаешь, брат?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное