...Прошло еще несколько дней, в течение которых музей не подавал признаков жизни. Старики потеряли сон и покой, они не могли больше ждать. Они поняли, что пора отдавать Рембрандта народу.
Как и в прошлый раз, стартовой площадкой стал мужской туалет, расположенный в подвале Музея западной живописи. Воробьев и Мячиков облачились в синие халаты, раздвинули лестницу, распаковали картину и отправились в поход. Старики чувствовали себя паршиво: иди доказывай, что возвращаешь картину, а не крадешь!
Первый привал состоялся у щита с электрическими пробками. Воробьев отключил в музее свет, чтобы не работала сигнализация.
Второй привал состоялся при входе в рембрандтовский зал.
– Здравствуйте! – сказали смотрительнице лжемузейные работники. – Помогите нам повесить Рембрандта обратно!
Поход закончился у стенда с табличкой «Картина на реставрации».
В то время как Воробьев устанавливал лестницу, старушка снимала табличку. Вокруг собралась толпа. Она не расходилась до тех пор, пока шедевр не водрузили на место.
Смотрительница вгляделась и сказала с нескрываемым восторгом:
– После реставрации лучше стало!
На меценатов никто не обращал внимания. Они только что подарили стране произведение кисти Рембрандта, а им не сказали за это даже «спасибо»! Они выбрались из толпы и покинули зал номер двадцать восемь, избежав тюрьмы и не заслужив аплодисментов. А им так хотелось, чтобы внизу на раме прикрепили дощечку: «Дар музею от В.П. Воробьева и Н.С. Мячикова». Старикам было грустно-прегрустно. Им казалось, что они осиротели. Они сами не знали, что, оказывается, привыкли к Молодому человеку и полюбили его как сына...
– Не забудь ввернуть пробки! – со вздохом сказал Мячиков. – А то не ровен час – украдут нашего Рембрандта...
Когда неудачники шли по улице, удаляясь от музея все дальше и дальше, Воробьев обернулся и поглядел на величественное серое здание.
– Это преступление века не удалось, но мы совершим другое!
– Я не согласен! – воспротивился Николай Сергеевич. – Кончится тем, что мы соберем у меня дома картинную галерею...
Глава пятнадцатая
Вернув картину людям, Мячиков не чувствовал себя героем. Он снова превратился в затюканного следователя, которого вот-вот выставят за дверь прокуратуры. Он в который раз появился в приемной Федяева, надеясь уговорить начальство поручить ему какое-нибудь дело, и спросил у секретарши:
– Он один?
– Нет, – ответила секретарша, – у него посетитель. Говорят, Николай Сергеевич, вы на пенсию уходите?
– И не собираюсь! – по возможности бодро ответил Мячиков.
– В общем-то это неправильно, что пенсию выдают только в старости! – высказала неожиданную мысль секретарша. – По-настоящему пенсию надо выплачивать людям от восемнадцати и, скажем, до тридцати пяти лет. Это самый хороший возраст. В эти годы работать грех, надо заниматься личной жизнью. А потом можно и на работу ходить, все равно уже от жизни нет никакого толку!
– Очень интересная теория! – поддержал Мячиков. – Молодые гуляют, а старики вкалывают. В этом что-то есть...
Отворилась дверь, из кабинета вышли Федяев и Проскудин.
– Николай Сергеевич, вы ко мне? – Оттого, что Мячиков застукал его с Проскудиным, Федяев ощутил некоторую неловкость.
– Я позже зайду! – сухо сказал Николай Сергеевич.
А Юрий Евгеньевич приветливо осклабился во весь рот:
– Привет боевым ветеранам!
Николай Сергеевич неприязненно взглянул на врага и ничего не ответил.
– Я понимаю вашу антипатию ко мне. Но что поделаешь, жизнь! – И, покидая приемную вслед за Федяевым, Проскудин пошутил: – Вам время тлеть, а мне цвести!
Николай Сергеевич возмутился и стал торопливо подыскивать достойный ответ, и тоже в стихах. Но ничего, кроме общеизвестных истин: «Дуракам закон не писан!», «Гусь свинье не товарищ!», «Не в свои сани не садись!», в голову не лезло. Николай Сергеевич остановился на выражении: «Как вам не стыдно?» – и бережно понес эту отповедь, чтобы бросить ее в лицо грубияну.
Мячиков разыскал Проскудина в своей служебной комнате.
– Поскольку я привык работать в отдельном кабинете, то эту комнату мы поделим пополам... – разглагольствовал блатной. – Здесь два окна, так что архитектурно это возможно. В той половине будут вот эти два товарища, а эту займу я. – Федяев и двое коллег Мячикова слушали Проскудина с нескрываемым удивлением. – Маловата, конечно, площадь, но надо мириться с обстоятельствами. Тут, при входе, я поставлю вешалку. Стол, за которым сидел старик, придется сменить. Эта рухлядь мне не подходит...
То, что преемник буквально хоронит его при жизни, взорвало Николая Сергеевича, и он потерял самоконтроль.
– Гусь свинье не товарищ! – выпалил Николай Сергеевич, спутав приготовленную реплику. Все уставились на Мячикова, а он продолжал в гневе: – Не в свои сани не садись! Дуракам закон не писан! Как вам не стыдно?
Закончив монолог, бунтарь ушел, топая ногами.
– Бешеный старикан! – сказал вдогонку Проскудин.