Старина четвероног

Редактор что-то растерянно пробурчал, интервью окончилось.

Возможно потому, что я сам долго сомневался, меня потрясло то обстоятельство, что зарубежные ученые отнеслись к сообщению с полным доверием. Один видный американский ученый написал мне, что поздно вечером ему позвонил редактор известной газеты: из Южной Африки сообщили о поимке живого целаканта. Редактор считал, что это миф. Ученый спросил, кто назвал рыбу целакантом. Некто Смит.

Дж. Л. Б. Смит?

Да.

— В таком случае думаю, что вы можете спокойно печатать это сообщение.

Изучив предварительно основные черты внешнего строения, я составил схематическое описание целаканта и вместе с фотографией послал в лондонский «Нэйчер», который поместил мое сообщение в номере от 18 марта 1939 года. Если у кого и оставались сомнения, то статья их разрушила и похоронила. Больше никто не сомневался, даже в моей собственной стране.

Я послал образец чешуи в США одному своему другу, ученому. В ответном благодарственном письме он писал, что получил чешую во время какого-то торжественного ученого заседания. Поднялся такой переполох, что заседание чуть не сорвалось.

После опубликования в газетах ко мне письменно, по телефону и лично стали обращаться с самыми неожиданными вопросами. Одна женщина писала, что вычитала из газет о моем интересе к старине, а у нее есть скрипка, которая хранится в семье больше ста лет, — могу ли я определить ценность скрипки, если она ее пришлет? Другие предлагали всевозможных (поддельных) морских уродов, редкие раковины и так далее. А один человек, ссылаясь на древнюю «пиратскую» карту, уговаривал меня войти в долю экспедиции за сокровищем в центре Дурбана. И отовсюду поступали сведения о новых рыбах — разумеется, доисторических! В самую напряженную пору меня среди ночи разбудил телефонный звонок из Книсны: один рыбак поймал удивительное животное, одноглазое, с обезьяньим лицом и короткими ногами. Могу ли я немедленно приехать посмотреть? Да-да, сейчас же. Задав несколько вопросов, я высказал предположение, что это «Джекоб» — довольно любопытная рыба, напоминающая акулу. Я не поехал в Книсну; позже, когда рыбу прислали мне, оказалось, что я был прав.

Как раз в это время журналисты «налепили» на целаканта ярлык «недостающее звено», что повлекло за собой немало недоразумений. Архирелигиозные люди резко корили меня за пренебрежение Библией: как я могу говорить несуразицу о каких-то миллионах лет? И разве я не знаю, что эволюционная теория — суть безбожие, богохульная выдумка дьявола, навязанная им неустойчивым душам, чтобы они совращали других с пути истинного? Со всех концов света шли такие письма…

Между тем ученый мир нетерпеливо ждал от меня подробного описания всего, что сохранилось от рыбы, и очень важно было сделать исчерпывающие и точные иллюстрации. Мои учебные и административные обязанности на химическом факультете почти не позволяли мне заниматься целакантом в рабочее время. Учитывая всемирный интерес к моим исследованиям, я мог бы добиться льгот для ускорения работы, но упрямство (быть может, глупое) не позволило мне об этом просить. А так как начальство само не догадывалось пойти мне навстречу, то я с ожесточением продолжал выполнять свою норму учебных часов. Ученые, которые навещали меня или писали мне, выражали свое удивление. Я никак не реагировал, хотя мне и в самом деле приходилось очень трудно.

Ежедневно я вставал в три часа утра и до шести занимался рыбой. Потом ставил все на место и совершал семикилометровую прогулку в окрестностях города. Вернувшись, приводил в порядок записки; в 8. 30, выходя из дому в колледж, отдавал их жене для перепечатки. В перерыв я приходил домой, просматривал материал и возвращал жене для окончательной переписки. В пять-полшестого кончался рабочий день в колледже, и я снова, часов до 10 вечера, занимался целакантом. В будни я спал не больше четырех часов в сутки, зато отсыпался по воскресеньям. Моя жизнь всегда была беспокойной, но на сей раз мне пришлось хуже, чем когда-либо. Все другие дела отошли на второй план. Мы ели, не отрываясь от рукописи, говорили и думали только о целаканте, днем и ночью видели только его. Забыть о нем было просто невозможно, хотя бы из-за запаха. Жена несла такое же бремя, как я, хотя и ждала через три месяца ребенка.

Я не испытывал никаких угрызений совести из-за того, что вел исследования один: у меня было на это право и необходимые знания. И тем не менее я работал над препаратом со смешанным чувством. Великое событие — первым из людей видеть детали черепа современного целаканта, однако утрата всех мягких тканей омрачала мое настроение. Я старался об этом не думать. Беда не была непоправимой, она только усиливала мою решимость найти новые, целые экземпляры. Должны же быть где-то еще целаканты! В глубине моего сознания уже родилась мысль, которая затем заслонила в моей жизни все остальное, — найти родину моего целаканта.