Читаем Старость: Энциклопедия позднего времени полностью

В Корее всё было иначе, чем в моем Петербургском государственном университете: умеренная, вполне разумная учебная нагрузка преподавателя, несравнимо бoльшая зарплата, собственный просторный кабинет (чего в России у меня не было никогда, даже как у заведующего кафедрой) и масса свободного времени. Занятия, кажется, простые – обучение практическому русскому языку как иностранному, что обычно делают рядовые преподаватели, но корейским университетам подавай профессоров. Впрочем, эта учебная простота кажущаяся: такая работа требует специальных знаний, умений, методического опыта и даже определенных психологических навыков. Все это у меня было, но с годами порастратилось, подзабылось, и я вдруг снова почувствовал себя в начале пути, молодым наставником. Я приходил в аудиторию, увлекался и… забывал о своем реальном возрасте. Этому активно способствовали и мои студенты, особенно студентки – необыкновенно веселые, смешливые, кокетливые. Мы с женой (Ирина, как и всегда, была на этой нашей «ярмарке» вместе со мной) ласково называли



наших студенток «курочками»: забавные, подвижные, звонкие – именно такими я и запомнил юных кореянок. И вот я готовился к встречам со своими «курочками» (были в аудитории и «петушки», конечно, но их было меньше, и они не делали погоды), готовился тщательно, как молодой преподаватель, старался делать свои занятия эффективными, увлекательными, то есть как будто бы снова «отправился на ярмарку». Лекции, семинары, собрания, заседания – всё осталось где-то далеко, в Петербурге. Ну чем не ярмарка, и я на ней – знатный купец-продавец?!

Как и должно быть на ярмарке, всё в Корее, в корейском университете было для меня интересно, ярко, необычно, а порою и странно. Как, например, некоторые особенности речевого поведения корейцев. Так, студенты любили спрашивать меня: «Сколько вам лет»? Вопрос в подобных условиях не вполне корректный для русской речевой среды, да и вообще для западной. Я подумал было, что они таким образом реагируют на моё открытое, свободное поведение в работе с ними. Но оказалось, так молодые люди в Корее выражают уважение к человеку старшего возраста, спрашивают, чтобы услышать ожидаемый ответ и выразить восхищение: чем старше учитель, тем больше восхищения, то есть это своеобразный комплимент с учетом традиционно почтительного отношения корейцев к возрасту и общественному положению человека. Но я-то чувствовал себя молодым, а вопрос звучал для меня как напоминание «о ярмарке», которую скоро придется покидать. Как реагировать? И я, ломая местные стереотипы, с самым серьезным видом отвечал: «Девяносто!», «Сто!». Мои «курочки» на мгновение замирали, но быстро ориентировались в ситуации, легко принимали шутку, хохотали, и мы расходились, довольные друг другом.

Но корейский смех, как оказалось, несколько отличается от того, который мы обычно слышим и воспринимаем в европейской среде. Студенты довольно быстро привыкли ко мне, и я, казалось мне, привык к ним тоже. Но вот однажды, после выходных, вхожу в аудиторию, и меня встречают громовым хохотом. Несмотря на мой уже немалый педагогический опыт и самообладание, я внутренне оцепенел. Первая мысль: «Неужели не застегнул брюки?!» (такое случается иногда, особенно у стареющих мужчин). Незаметно опустил глаза – нет, одежда в порядке, всё остальное, кажется, тоже. Занятие началось, все сосредоточились, и я успокоился. А на другой день рассказал о «событии» доброй нашей приятельнице Татьяне – специалисту по корейской истории и языку. Оказывается, громкий общий смех был выражением радости встречи, своеобразным дружеским приветствием! Вот так-то.

А спустя несколько дней я споткнулся уже о другой смех: встречаю на улице своего студента, которого давно не видел на занятиях. Спрашиваю, почему не приходил и слышу: «У меня дедушка умер». Сказал он это с широкой улыбкой и даже со смехом, и друзья, которые были с ним, тоже засмеялись. Я слегка растерялся, не зная, как реагировать, пробормотал подходящие к случаю слова сочувствия, и снова к Татьяне. Оказывается, это в традициях конфуцианства: человек должен скрывать свою печаль, не навязывая ее окружающим, и смех – один из способов своеобразной маскировки. Такая вот традиционная корейская мудрость, исходящая не только от старцев, но даже от хорошо воспитанной молодежи. К понятию мудрости, особенно в связи с поздним возрастом, я еще вернусь…

Моя «ярмарка», или «осеннее равноденствие», продолжалась два года, и я, не скрою, наслаждался ею, несмотря на разные напоминания о возрасте, на «звонки» природы, которые я, впрочем, воспринимал легко и отстраненно. Охотно повторю вслед за древнеримским философом Сенекой: «Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть!», И, действительно, тогда я еще не катился к своей «пропасти».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Кто приказывал Дэвиду Берковицу убивать? Черный лабрадор или кто-то другой? Он точно действовал один? Сын Сэма или Сыновья Сэма?..10 августа 1977 года полиция Нью-Йорка арестовала Дэвида Берковица – Убийцу с 44-м калибром, более известного как Сын Сэма. Берковиц признался, что стрелял в пятнадцать человек, убив при этом шестерых. На допросе он сделал шокирующее заявление – убивать ему приказывала собака-демон. Дело было официально закрыто.Журналист Мори Терри с подозрением отнесся к признанию Берковица. Вдохновленный противоречивыми показаниями свидетелей и уликами, упущенными из виду в ходе расследования, Терри был убежден, что Сын Сэма действовал не один. Тщательно собирая доказательства в течение десяти лет, он опубликовал свои выводы в первом издании «Абсолютного зла» в 1987 году. Терри предположил, что нападения Сына Сэма были организованы культом в Йонкерсе, который мог быть связан с Церковью Процесса Последнего суда и ответственен за другие ритуальные убийства по всей стране. С Церковью Процесса в свое время также связывали Чарльза Мэнсона и его секту «Семья».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Мори Терри

Публицистика / Документальное