Старость - радость для убийц

... Райские кущи для придурковатой девицы-женщины, вроде меня? Ванна с теплой водой в белой пене шампуня... ВЫ ней-то, разнежившись и потеряв всякую бдительность, вспомнила то, что вспоминать зареклась. Зареклась и все. Потому что так влипнуть, как влипла я два года назад, не всякой мадемуазели удается. И если бы не Алексей - ещё неизвестно, сколько дорогого молодого времени я подарила бы депрессухе. Если бы не Алексей... Если бы не жуткая боль в животе. Если бы брат Митька не проявил смекалку и напористость спортсмена. Я ведь сказала - "Не смей! Не хочу!" Корчилась в постели от боли, но твердила свое. Он вызвал "скорую", сам снес меня вниз, сел рядом, держал, чтоб не рвалась...

Недаром, недаром говорится - "все, что ни делается, к лучшему". В ту ночь дежурным хирургом оказался синеглазый парень. После операции, низко склонившись, спрашивал веселым голосом озорника:

- Ну зачем плакать-то? Все же прекрасно! На улице птички поют! Негры в Африке перестали на время стрелять друг в друга! Скандинава-заложника чечены вернули живехоньким, правда, за большие деньги! А я даже ножниц в вашем животе не забыл по обыкновению!

Ну ангел и ангел! Правда, в дальнейшем выяснилось, что если и ангел, то весьма целеустремленный и, увы, достаточно беспощадный, если на кону его любимый скальпель...

Там, тогда, в палате, он, все-таки, добился от меня связного ответа. Хотя и переполненного враньем:

- Я просто устала... Много работала... Вот и нервы... Ходила к одному композитору брать интервью... Такое оказалось ничтожество... Столько спеси...

- И из-за этого пустяка реветь? - удивился Алексей. - Подумаешь! Мало ли дерьма вокруг плавает! Наплевать и забыть!

Врала я ему. Хотя богатый модный композитор-гитарист попортил мне нервы уже тем, что принялся приставать, налегая толстым животом, уверяя, что в постели он иго-го! Да дурак он и все! Безумно смешной, к тому же, в момент "ухаживания". Да дело было вовсе не в нем! Ревела я совсем по другой причине. Ревела потому, что... Даже стыдно сказать... Скверненький анекдот да и только! Кому рассказать... Да ведь осмеют! А синеглазый забияка-хирург уж точно после этого сообщения оставит не только ножницы, но и скальпель, и зажимы, и тампоны в животе оперируемого!

Хотя, с другой стороны, как было не обольститься? Не влюбиться по уши? Даниель... Даниель... Потомок знаменитого польского вельможи... Стоило ему только войти в дверь - и все разом, словно по команде, обернулись и уставились, как зачарованные. Хотя в той компании хватало и всякого рода симпатяг, как мужского, так и женского пола. И почти все - умницы, при талантах: кто поэмы пишет, кто рассказы, кто мозаикой занимается, кто скульптурой... А он как с небес сошел... весь в белом, с черной гитарой, высокий, стройнехонький, золотые кудри почти до пояса, а глаза... глаза переливались и сияли лазорево, а от длинных темных ресниц падала туманная тень... Другого такого уж точно во всем свете нет... Он оперся спиной о стену, поднял очи долу и заиграл...

Как они очутились рядом на диване? Почему он улыбался только ей, сверкая сахарными рекламными зубами?

Я не утерпела и выдала:

- Пользуетесь, несомненно, диролом и ксилитом?

Он улыбнулся особенно лучезарно:

- В току! Изредка подрабатываю на рекламе. А вы? Вполне могли... с этими своими волосами рекламировать какие-нибудь французские шампуни...

И он рассмеялся. Он вообще казался удивительно веселым, легким человеком, далеким от сложностей и причуд бытия. На сером фоне современного задерганного, зачумленного мужчинского племени это было что-то!

Его попросили прочесть свои стихи. Он легко согласился, кивнул и, приобняв меня за плечи, произнес:

На закате, когда догорает

Пламя жизни и пламя любви...

Не знала, не ведала, хорошие ли это стихи или плохие, или серединка наполовинку, - всем телом, каждой клеточкой ощущала одно - если сейчас этот человек снимет свою руку с её плеча - я полечу в бездну страшной, ледяной пустоты.

Но ведь так и случилось. Он снял руку и вообще ушел с дивана. И я умерла. Даже шелеста от окружающей громкой жизни с пением, остротами, гитарными переборами не слыхала. Хотя, видимо, вела себя вполне на уровне, пусть механически, но выполняла какие-то необходимые правила общежития. И лишь Инга Селезнева, модельерша, не поверила моему спокойствию, подошла, присела, протянула пачку сигарет и шепнула спокойно:

- Оглоушил? Не поддавайся! Мы все через это прошли...

Возможно, я бы и призадумалась над этими словами, если бы, если бы... но не был так впечатляюще, безупречно красив, а красота, как сказано кем-то где-то, - это великая сила.