Старт Страны Советов. Революция. Октябрь 1917 – март 1918

19–28 ноября прошел учредительный съезд Партии левых социалистов-революционеров-интернационалистов (ПЛСР(и) или просто ПЛСР). Делегаты констатировали, что ЦК ПСР, исключив из партии левых лидеров и распустив Петроградскую организацию ПСР, расколол партию, не дождавшись съезда, где можно было бы обсудить возникшие разногласия. Теперь нужно строить новую партию. Ветеран социалистического движения и член ЦК ПСР М. Натансон в своем докладе заявил, что «мы интернационалисты, стоящие на точке зрения международного социализма Циммервальда и Кинталя, признаем, что вступили в фазу социальной революции, то есть что все [что] мы можем смести в буржуазном обществе – все сметем, что будет в наших силах, что мы будем действовать именем Советов, именем трудового народа».[298]

Старик, посвятивший жизнь борьбе за социализм, ощутил, что дожил до социалистической революции. И не только он – так думал весь зал. М. Спиридонова настаивала на преемственности новой партии с исторической ПСР. Нужно «восстановить наш идеализм из того запаса, который оставили нам наши святые борцы». Ее речь вообще была сочетанием богостроительства и планов радикальной социальной трансформации. Идеалистический волевой импульс должен был помочь компенсировать нехватку материальных условий для движения к социализму. Спиридонова провозглашала: «Мы боремся против угнетателей, во имя освобождения трудящихся классов. И этой простой правды не поняли наши товарищи справа. В этом их преступление. Они подняли свою кощунственную руку на Советы, на это самое полное выражение народной воли. В этих Советах социальная жизнь; путем парламентской борьбы мы не можем прийти к социализму. Долголетний западно-европейский опыт доказал, что мирным путем голосования и представительства нельзя дойти до социализма… Вы должны вносить жажду правды, и тогда нам удастся это движение, порой стихийное, влить в живую струю религиозного пафоса, которым живет и дышит революция… За большевиками идут массы, но это – временное явление. А временное потому, что там нет воодушевления, религиозного энтузиазма. Там все дышит ненавистью, озлоблением. Эти чувства, вызванные личными, эгоистическими побуждениями, хороши во время революционной борьбы и баррикад. Но на второй стадии борьбы, когда нужно будет создавать новую жизнь на основе любви и альтруизма, – тогда большевики и обанкротятся… Капитализму у нас нанесен сильный удар, расчищены пути для проведения социализма. В Западной Европе наступили все материальные условия, но нет вдохновляющей идеологии, чего у нас так много… Но победа будет обеспечена, если она будет идти под знаменем Интернационала. Но на этом знамени Интернационала должны быть начертаны и другие слова – братства, любви и доверия».[299]

Эта окрашенная в религиозные тона этическая программа выделяла Спиридонову даже среди левых эсеров, но в целом отражала их надежды на моральные факторы революции, которые могут оказаться важнее материальных условий.

Поддерживая принцип организации трудящихся в Советы, левые эсеры хотели достроить здание советской системы, включив в него Советы служащих, интеллигенции и др. Таким образом все труженики смогут «приобщиться к управлению страной».[300]

Советскую республику левые эсеры считали «диктатурой демократии» (то есть большинства), которая может применять репрессии против врагов, но «не нуждается в системе террора».[301]

Левые эсеры колебались между признанием необходимости применять силу против оппозиции Советской власти и боязнью, что эта практика перерастет в страшные картины, аналогичные временам якобинцев. Такие же колебания левые эсеры испытывали и по поводу главного вопроса политической повестки: что делать с Учредительным собранием. А. Шрейдер в своем докладе предложил относиться к нему (как когда-то к Временному правительству) постольку, поскольку оно будет защищать «социальные ценности».[302] Но многие ораторы понимали, что Учредительное собрание устами эсеров предъявит претензии на власть, хотя в экономической сфере может пойти на социальные реформы. Что тогда делать? Не хочется ни разгонять, ни от Советской власти отказываться. В итоге по проекту А. Устинова была принята революция, которая соглашалась с поддержкой Учредительного собрания постольку, поскольку оно будет конструировать власть рабочих и крестьян, но обещала «решительное противодействие» попыткам превратить Собрание в «орган борьбы с Советами» и объявляла недопустимым повторение «гибельных опытов коалиции с буржуазией».[303] Учитывая, что эсеры, преобладавшие в Собрании, не стремились к соглашению с кадетами и сами надеялись на сотрудничество между Советами и Собранием, видно, что левые эсеры искали платформу для компромисса с более правыми социалистами.