Стартует мужество

 — Как чего? — вступает в разговор Сопин. — Земля наша им нужна была, наш хлеб, сало, масло… Вот народец… Не может жить без войны.

 — Про народ зря говоришь, — возражает Кузьмин. — Войну начали фашисты.

 — А фашисты, по-твоему, в безвоздушном пространстве живут? — не сдается Сопин. — Разве немецкий народ не несет ответственности за фашизм? Почему он позволяет Гитлеру творить такие злодеяния?

 — А вот почему: эти погибшие, что значатся в списке, в понятии немца — жертвы не захватнической войны. Он считает, что его односельчане геройски погибли за немецкий народ от руки русского солдата, что за их смерть надо отомстить. Народ и фашизм — все это, брат, гораздо сложнее, чем ты представляешь, — говорит примиряюще Кузьмин.

Прекратившийся спор о фашизме и немецком народе я продолжаю мысленно. Да, немецкий народ действительно позволил Гитлеру обмануть себя, в этом его трагедия. Но произошло это не так просто, как кажется Сопину. Здесь Кузьмин прав.

То, что я увидел потом, подтверждало мои мысли. Почти в каждом доме мы находили прекрасно изданные книги о жизни фюрера и его «близости» к народу. Вот он — среди немецких бюргеров — интересуется их жизнью, вот — в госпитале, вручает раненым солдатам железные кресты, а на следующем снимке — бесноватый раздает подарки детям. Все неправдоподобно, фальшиво, но кое-кто таким картинкам верил. Да, народ оказался обманутым. И теперь он вынужден расплачиваться за авантюризм своего фюрера.

…Прикрываем боевые действия наземных войск в районе Бунцлау. До этого города в свое время довел русскую армию М. И. Кутузов. Здесь он умер. Близ шоссейной дороги высится небольшой холмик, под ним похоронено сердце великого полководца.

Наши танковые и механизированные соединения прошли здесь два дня назад. В память о великом соотечественнике советские солдаты оставили на обелиске стихотворную надпись:

Среди чужих равнин, ведя на подвиг правыйСуровый строй полков своих,Ты памятник бессмертной русской славыНа сердце собственном воздвиг.Но не умолкло сердце полководца —И в грозный час оно зовет на бой,

Оно живет и мужественно бьетсяВ сынах Отечества, спасенного тобой.И ныне, проходя по боевому следу.Твоих знамен, пронесшихся в дыму,Знамена собственной победыМы клоним к сердцу твоему.

На прикрытие передовых наземных частей опять приходится летать с аэродромов, удаленных на сто пятьдесят километров от линии фронта. Время пребывания самолетов над целью ограничено до предела. Кроме того, на маршруте часто встречаются отдельные пары «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». И нам не всегда удается избежать с ними боя.

 — Скоро уже война кончится, а наши тыловики так и не научились быстро строить аэродромы, — возмущается Егоров.

 — При чем тут тыловики? — возражаю я. — Наземные войска продвигаются по тридцать — сорок километров в сутки. Четыре дня такого наступления, и мы сразу оказываемся в глубоком тылу. Разве можно за это время аэродром построить? Свои претензии лучше предъяви Гитлеру: почему он в свое время не оборудовал на этом направлении хотя бы парочку бетонных полос… — И уже серьезно разъясняю: — Будем летать с подвесными баками. Только не спешите сбрасывать их при первом появлении противника, а то на обратный путь горючего не останется.

…Летим прикрывать наши передовые отряды, действующие в районе Лаубани. Маршрут проходит вдоль переднего края. По пути встречаются две пары «мессершмиттов». Видя наше численное превосходство, они в драку не вступают. Мы тоже не преследуем их. Наша главная задача — прикрыть танки.

Вот и Лаубань. Связываюсь по радио с авиационным представителем, который находится при штабе танкового соединения. Сегодня эту роль выполняет инспектор техники пилотирования Рыбкин.

 — Видишь меня? — спрашивает он, давая две опознавательные ракеты.

 — Вижу.

 — Выручай, брат, немцы отрезали. Но как мы, истребители, можем помочь танкистам выйти из окружения?

 — Передай по радио «хозяину», — говорит он, — пусть пришлют штурмовиков. Хотя бы эскадрилью. Я их здесь наведу, иначе нам туго придется.

Связываюсь со своим командным пунктом и передаю просьбу танкистов. В ответ слышу:

 — Скоро вышлем. Пусть держатся.

В это время с запада приближается большая группа самолетов. Это «фокке-вульфы», груженные бомбами. Они идут бомбить наши танки.

Занимаю выгодное положение для атаки и одновременно сообщаю Рыбкину воздушную обстановку. Медлить нельзя.

 — За мной, в атаку!

Гитлеровцы беспорядочно сбросили бомбы, но поле боя не покинули. Видя свое численное превосходство — их около сорока, а нас восемь, — они, что называется, полезли на рожон, стали атаковать кто как вздумает. В этой неразберихе их ведущий вскоре потерял управление.