Стартует мужество

Полоса блестит, значит, она тоже покрыта льдом. Произвожу посадку. Самолет, не слушаясь тормозов, несется между линий посадочных огней. Зажимаю тормоза в надежде сжечь покрышки и этим увеличить торможение. Но вот правое колесо лопнуло, машина развернулась поперек полосы и, протащившись еще несколько метров, остановилась.

Выключаю двигатель. Хочу открыть фонарь, но он по-прежнему крепко запаян льдом. Ко мне по полосе медленно движется тягач с техниками. Они долго скалывают лед с подвижной части фонаря. Наконец я на свободе. Осторожно вылезаю из кабины. Вижу, что на ребре атаки крыла образовался слой льда толщиной около десяти сантиметров. Такого интенсивного обледенения мне не приходилось наблюдать.

 — Кто это говорил, что «миг» не обледеневает? — спрашивают летчики, осматривая мой самолет.

 — Сдаюсь! — отзывается Максимов. — Такого я еще не видел: не меньше тонны намерзло.

 — А мы следили за твоим самолетом и места себе не находили от волнения, — рассказывал Карих. — Когда ты ушел на второй круг, Александр Иванович Покрышкин не выдержал и сказал: «Эх, останутся детишки сиротами…» Не знаю, как ты себя чувствовал, а с земли за тобой наблюдать было тяжело.

 — Нам сразу стало ясно, что фонарь обледенел, только никто не думал, что так сильно, — добавил Немировский. — А когда ты передал, что не можешь открыть кабину, мы совсем духом пали. Самое ужасное, что ничем не могли помочь.

 — Пошли домой, хватит на сегодня, — сказал Покрышкин.

 — Ну, брат, сегодня ты, можно сказать, второй раз родился, — сказал мне по дороге Коробков.

 — И как ты только догадался под облаками пройти? — спросил Максимов.

 — Даже не думал, что стекло оттает, — признаюсь я, — просто решил заходить на посадку вслепую. На ближний привод вышел бы по приборам, а садился бы под диктовку руководителя, другого выхода у меня не было.

 — Другого, пожалуй, и не придумаешь, — согласились товарищи.

 — Это «мигу» спасибо, у поршневого бы мощности не хватило такой груз вытянуть, — сказал Максимов. — На том бы и до аэродрома не добрался. Я однажды видел, как поршневой «ил» обледенел в какие-то три минуты и упал рядом с аэродромом.

К концу марта мы закончили программу, научившись пилотировать реактивный самолет в любых условиях погоды. После успешной сдачи экзаменов каждому из нас присвоили звание военного летчика первого класса.

На должность комдива

Всю ночь бушевала гроза. Темные окна вагона то и дело озарялись вспышками молний. Ливень хлестал по крыше вагона, заглушая стук колес. В купе тоже было прохладно и сыро.

Не спалось. Из головы не выходили мысли о том, как меня примут в новом гарнизоне, сумею ли завладеть душами людей. Пытался представить себе начальника штаба и начальника политотдела, придумывал первые фразы, которые скажу при знакомстве с ними. В конце концов решил: обстановка подскажет, как себя держать и что делать. С этой мыслью и уснул.

К рассвету гроза прекратилась, с восходом солнца облака рассеялись, и вскоре над промокшей землей голубым куполом раскрылось чистое небо.

Вот и вокзал старого русского города.

У вагона меня встретил стройный, подтянутый полковник. Представился:

 — Начальник штаба Скрипник.

Мы сели в старенькую «победу», и она, громыхая кузовом, помчалась по промытой ливнем мостовой. Город просыпался.

 — Ну как вы тут живете? — спросил я у начальника штаба.

 — Да нечем похвалиться, — откровенно признался он. — В общем, сами увидите.

Машина свернула с мостовой и, замедлив ход, покатилась мимо заросших бурьяном финских домиков. Мы въезжали в военный городок.

 — Репей вы на славу вырастили, выше машины, — заметил я.

 — Командира давно нет, а одному трудно приходится, — пожаловался Скрипник. — Не до лоска, других дел невпроворот.

«Победа» остановилась около двухэтажного финского домика, точно в таком мне пришлось прожить полгода в таежном гарнизоне.

 — Нюхтиков, отнесите чемодан в гостиницу, — сказал Скрипник шоферу. Мы покурили и тоже пошли в дом.

В маленькой комнатке, которую мне отвели, стояла одна кровать, платяной шкаф и стол.

 — Прошу вас кратко доложить свое мнение о командирах полков, — обратился я к начальнику штаба.

 — Лично мне все нравятся, — ответил Скрипник. — Но кое-кто ими недоволен. Начальник политотдела, например, считает, что некоторых уже давно пора выгонять. Но я с ним в корне не согласен.

 — Ладно, посмотрим, — сказал я, чувствуя, что мне нужно самому внимательно ко всему приглядеться — и к обстановке, и к людям. — А сейчас поедем завтракать, столовая, наверное, уже открыта.

Выйдя из машины около старого щитового барака, стоявшего на краю оврага, я поднялся на кучу щебня, чтобы оглядеть гарнизон. Справа высились обгорелые стены бывшего Дома офицеров. Его верхний этаж был разрушен, а первый и подвал, видимо, до сих пор использовались.

 — Год назад здесь жили летчики и техники, а сейчас там склады, — пояснил Скрипник.