Стартует мужество

Королев руководит полетами со свойственной ему энергией. Он, кажется, в темноте видит каждого человека, дает четкие команды по селектору, называя фамилии техников, одним делает замечания, других награждает похвалой.

Сейчас летает эскадрилья Пискунова. Здесь все летчики имеют первый класс, пилотируют истребитель в любых метеорологических условиях. А утром на аэродром придут другие эскадрильи, укомплектованные молодыми летчиками, и снова командир полка будет на старте руководить их действиями на земле и в воздухе.

И вот плановая таблица ночных полетов выполнена. Светает. Над низиной, заросшей густой осокой, висит тонкая пелена тумана. Тяжелой росой набухла трава. Мы идем с Королевым по тропинке, извивающейся между густыми зарослями, и наслаждаемся соловьиными трелями.

 — Этого соловья я по голосу узнаю, лучше всех поет, — тоном хозяина говорит Королев.

Прислушиваюсь и я. Прав Королев: по переходам, или, как говорят, коленам, песня у «его» соловья богаче, чем у других.

 — Наш инженер Журавлев готов часами его слушать, — продолжает Королев.

 — А работает он как?

 — Отличный инженер, из техников вырос, вся его жизнь связана с самолетами. И подчиненных учит работать не за страх, а за совесть. Он говорит им так: «Пока не уверен в полной готовности самолета, не имеешь морального права уйти с аэродрома». Ему в первую очередь полк обязан своей безаварийной работой.

 — А по чьей вине в прошлом году горел Воскобойников?

 — На его самолете производственный дефект оказался — прогар камеры сгорания.

 — Производственные дефекты тоже надо уметь вовремя находить.

В ответ Королев начинает горячо доказывать, что этот дефект вообще невозможно было найти.

 — Самолет сделан так, — убеждает он, — что, пока не расстыкуешь, никаким способом не осмотришь камеру сгорания.

 — Давно не навещали Воскобойникова? — спрашиваю я.

 — Порядочно. Некогда все, — отвечает он. — Да, залежался он в госпитале.

 — Вот скоро на совещание поедем и обязательно зайдем к нему.

Мы дошли до полковой гостиницы. В комнате, где я жил, было неуютно и холодно. Рядом с моей стояли еще две солдатские кровати.

Посмотрев на часы, командир полка решил тоже здесь подремать до начала дневных полетов.

 — А жена не будет беспокоиться? — спросил я у Королева.

 — Я ей сейчас позвоню.

 — Передай командиру базы, — укладываясь, сказал я Королеву, — если он как следует не оборудует гостиницу, сам будет тут ночевать. В порядке изучения бытовых нужд…

Проснулись мы одновременно. В окна уже светило солнце, и в комнате потеплело.

Полеты начались с воздушных стрельб. Все летчики действовали четко и упражнение выполняли успешно. В назначенное время инженер полка Журавлев доложил, что моя машина подготовлена.

 — Вылет через десять минут, после посадки последнего самолета, — говорю инженеру.

 — Приглашаю пообедать, товарищ командир, потом и полетите, — предлагает Королев.

Я поблагодарил, но отказался. Через десять минут был уже в воздухе. Зона, стрельба — и разворот на обратный курс. Иду на малой высоте. Нет ничего увлекательнее бреющего полета, когда самолет проносится над землей подобно снаряду.

Впереди по курсу показались заводские трубы города, а вот и аэродром с вытянутым прямоугольником взлетно-посадочной полосы. Но почему там, за ней, собралась толпа народа? Накренив самолет, вижу: в овраге дымится изуродованный истребитель. Не хочется верить глазам. Об одном думаю с надеждой — хотя бы летчик остался живым…

Сажусь, выруливаю самолет на стоянку и, выскочив из кабины, спрашиваю у Ткачука:

 — Кто?

 — Провоторов, — унылым голосом отвечает механик.

Провоторов — это инспектор по технике пилотирования, голубоглазый красавец атлетического сложения. Только вчера мы разговаривали с ним. Он предлагал мне лететь на его только что отремонтированном самолете. Я отказался, заметив, что, хотя на моей машине и старый двигатель, но пока работает безотказно.

Взволнованный, бегу к оврагу.

 — Летчик жив? — спрашиваю у Соколова.

 — Когда увозили в госпиталь, был жив, — отвечает он.

 — Кто видел разбег? — обращаюсь уже ко всем офицерам.

 — Я, товарищ командир, — выходит вперед уже немолодой техник. — Ожидал в первой зоне посадки своего самолета. Как раз в это время шестьдесят второй начал взлетать. Едва успел он отделиться от земли, как двигатель у него заглох. Самолет снова опустился на полосу и по инерции понесся вперед. Летчик попытался затормозить, но не смог. Машина скатилась в овраг, ударилась в обратный склон и загорелась. Летчик выскочил из кабины…

У меня сразу отлегло от сердца: жив, сам вылез из самолета. Приглашаю Соколова, и мы вместе мчимся на автомашине в госпиталь. Вот и госпитальное здание. Надо срочно узнать, в какую палату положили Провоторова. Навстречу выходит дивизионный врач Шеянов и, понурив голову, говорит:

 — Только что скончался…

 — Не может быть. Он же сам выскочил из самолета!

 — Вгорячах. А удар был очень сильный. Умирал Провоторов в полном сознании.