Стартует мужество

 — Нашлась помощница, — снова огрызнулся Рысаков. — Думаешь, и в самом деле я не смогу самостоятельно вылететь? Хоть сейчас! Только бы инструктор выпустил.

 — Дело не во мне, — вдруг отозвался стоявший за машиной Тюриков. — Вы слишком напряжены в полете, не чувствуете машину.

 — Неужели вы решили, что я боюсь?

 — Кто не боится, тот помалкивает о своей смелости, — спокойно возразил инструктор и ушел. Некоторое время учлеты молчали.

 — Ты думаешь, я стараюсь тебя унизить? — тихо спросила Зина. — Совсем нет. Просто мне хочется, чтобы ты побыстрее вылетел.

 — Ну скажи, что мне делать? — сдался наконец упрямец.

 — Послушай, — вмешался Аксенов, — мне кажется, ты теряешь уверенность, когда садишься в самолет. Ты вот что… В воздухе смотри на горизонт и не думай о движениях ручкой. Управляй самолетом, как тебе хочется…

Рысаков, против обыкновения, внимательно слушал товарища и в знак согласия кивал головой.

Разговор этот не прошел бесследно. Вскоре и Рысаков вылетел самостоятельно. Теперь Тюриков чаще всего с земли наблюдал за нашими полетами.

В лагерях

Лагерные сборы должны были начаться пятнадцатого июня. К этому сроку я и старался закончить свои дела на стройплощадке.

 — Скоро в лагеря? — спросил однажды Богомолов.

 — Через два дня, Яков Максимович, сегодня ваши задания заканчиваю. Из-за меня задержки не будет.

 — Значит, решил научиться летать?

 — Уже летаю самостоятельно.

 — Неужели?

Когда я сказал, что у нас не только ребята, но и девушки летают, старый инженер растроганно произнес:

 — Молодцы, честное слово, молодцы! Давно ли, кажется, мы ходили смотреть на полеты, как на цирковое представление. — А вы, смотри-ка… Завидую вам, комсомольцам!

Родители к моему отъезду на сборы отнеслись по-разному. Мать заботливо готовила меня в дорогу, что-то пекла и варила, а отец ходил неразговорчивый, хмурый. Однажды вечером, когда я был на крылечке, он подошел, сел рядом и спросил:

 — Тебя что, на допризывную подготовку вызывают?

 — Да нет… — начал было я.

Отец перебил:

 — Военную службу надо отслужить по всем правилам, а не на сборах. Только тогда из тебя выйдет настоящий солдат.

Будучи старым солдатом, отец хотел, чтобы и я прошел хорошую школу воинской службы. Пришлось подробно рассказать ему о наших сборах. Раньше я не рассказывал дома о своих занятиях в аэроклубе — боялся вызвать беспокойство матери. Да и отца опасался, не зная, как он посмотрит на увлечение сына авиацией. Но мои опасения оказались напрасными. Услышав, что я уже летаю самостоятельно, отец пришел в восторг.

 — Вот это по-нашему, мать, — воскликнул он, когда мы вернулись в хату. — Сын-то летчиком будет! Мать притихла, в ее глазах я заметил испуг.

 — Чему ты радуешься? — с укором сказала она отцу. — Летать-то — не по земле ходить, страшно ведь.

 — Страшно! Было бы мне лет двадцать, я бы тоже пошел в аэроклуб. А теперь за него порадуюсь! — Отец распрямился во весь свой высокий рост, по-молодецки расправил плечи и, как равного, обнял меня.

 — Летай, сынок, да так, чтобы не последним быть…

 — Об одном беспокоишься, ночи не спишь, теперь вот другой, — жалобно отозвалась мать, — сердца моего не хватит.

В ее жизни и в самом деле было немало тревог. Отец — отчаянная голова, как называла его мать, — надолго уходил в тайгу один, надеясь на свою богатырскую силу. Ему не раз приходилось вступать в единоборство с медведями. Он водил плоты по бурным и порожистым рекам. Не одну бессонную ночь провела беспокойная мать, ожидая его из тайги.