Стартует мужество

Отразив нападение двух «мессершмиттов» и перевернув самолет через крыло, атакую оторвавшегося «фокке-вульфа». Фашист, не оказывая сопротивления, обращается в бегство. Даю полный газ и с затяжеленным шагом винта преследую противника. Он круто пикирует, но я не отстаю. Его самолет хорошо проецируется на желтом фоне пшеничного поля. Еще немного, и моя пулеметная очередь может его настичь. Вот уже «фоккер» в сетке прицела. Но перед тем как открыть огонь, инстинктивно бросаю взгляд назад: нет ли врага на хвосте? Это золотое правило — вовремя оглянуться — не раз спасало меня. Вот и теперь, оглянувшись, я увидел блестящий диск винта «мессершмитта». Изо всех сил тяну ручку управления на себя. В глазах потемнело. Немного уменьшаю перегрузку, и опять вокруг становится светло. Противник отстал. Самочувствие у меня отвратительное: подташнивает, на лбу выступил холодный пот, перед глазами — круги.

Внизу продолжается свалка. Но у меня нет сил ввязываться в нее. Держусь выше. Наконец фашисты, прижатые нашими летчиками, начинают выходить из боя. Мои товарищи собираются в группу. Пересчитываю их. Вроде все. Значит, на земле горят вражеские самолеты.

 — Еще тремя фашистами стало меньше, — подтверждает по радио земля. Даже это сообщение не вызывает у меня радости. Мной овладевает одно желание — скорее добраться до аэродрома.

Иду на посадку первым.

 — Что-то у вас вид нехороший, — говорит Васильев.

 — Пятый воздушный бой за день, чего же ты хочешь?

 — Да вы посмотритесь в зеркало.

На меня глянуло чужое землистое лицо.

 — К доктору надо, разрешите, я его позову…

 — Сам дойду, — отвечаю механику и направляюсь к командному пункту.

Иду через силу. Кажется, вот-вот упаду и не встану уже больше. Нашего доброго эскулапа Керимова на КП нет. Вместо него подходит майор Веденеев и докладывает:

 — Товарищ командир, полку присвоено наименование Ярославского.

Он протягивает телеграмму.

 — Стройте людей, — говорю начальнику штаба. — Вынести боевое Знамя!

Не дожил, несколько дней не дожил Оборин до славного дня. Ведь это прежде всего его праздник. Сколько сил он отдал для того, чтобы сколотить полк! Командир старался во всем показывать пример летчикам. Он не искал славы, она сама пришла к нему в жестоких боях с врагом.

 — Товарищ командир, полк по вашему приказанию построен, — доложил майор Веденеев, нагибаясь под низким потолком блиндажа.

На аэродром опустились сумерки. Люди стояли уставшие, но довольные. Сегодня мы не потеряли ни одного летчика.

 — Под Знамя — смирно! — подаю команду.

Взоры людей устремлены на боевую святыню полка. Егоров несет Знамя с чувством особой гордости. Не каждого удостаивают такой чести.

Знаменосец останавливается на правом фланге. Я зачитываю телеграмму и поздравляю авиаторов с присвоением нашей части почетного наименования. Мой заместитель по политической части Половинкин открывает митинг. Он говорит о высокой чести, которой мы удостоились, о героизме наших летчиков, техников и механиков, о подвигах погибших при форсировании Сана и Вислы. Уже немолодой седеющий замполит страстно призывает народ сражаться за Родину, не жалея сил и жизни, до полного уничтожения фашистского зверя.

Один за другим летчики, техники и механики дают клятву отомстить врагу за погибших товарищей, за страдания советских людей.

Митинг окончен.

Егоров проносит полковое Знамя перед строем. Я ничего, кроме этого алого, переливающегося в вечернем свете полотнища, не вижу. Потом слышу только шелест шелка. Мне трудно удержать равновесие, изо всех сил стараюсь устоять на ногах. Командую «Вольно» и даю распоряжение командирам подразделений развести эскадрильи. Стараясь не пошатнуться, направляюсь в блиндаж.

 — Что с вами? — слышу тревожный голос подбежавшего ко мне врача Керимова.

 — Что случилось? — спрашивает прибежавшая Тамара.

 — Ничего не случилось, неважно себя чувствую. Не поднимайте зря тревогу…

Доктор долго выслушивал меня, подробно расспрашивал, пытаясь установить диагноз. Наконец пришел к выводу, что причина всему — сильное переутомление.

На следующее утро состояние мое не улучшилось. Наоборот, я быстро терял силы. Тамара поехала в ближайший госпиталь, надеясь привезти оттуда специалиста. Но врач не приехал: в полевом госпитале скопилось много раненых, и он не мог их оставить ради одного человека. Тогда меня самолетом отправили в Москву.

Сокольники военных лет. Каждый день в авиационный военный госпиталь с фронта поступают раненые и обгоревшие летчики. Ежедневно отсюда уезжают снова на запад спасенные от смерти, окрепшие воздушные бойцы.

 — Воскрес из мертвых! — слышу голос одного из уезжающих. — Огромное спасибо вам за ваши заботы.

Я с надеждой и робостью гляжу на врача. Что-то он скажет? Скоро ли я смогу вернуться в родной полк?

 — Скоро и ты поправишься, — говорит мне врач, словно отвечая на мой молчаливый вопрос. — Еще не одного фашиста прикончишь.

 — А долго мне придется лежать?

 — Не успел лечь, и уже спрашиваешь… Не спеши, подерешься еще…