Старушка в тумане

— Так в квартире, вместе с балалайкой и собакой Тюбиком. — Слёзы у аферистки уже текли ручьём. — На столе балалайка, а в столе — паспорт и удостоверение из бугурусланского собеса.

Капитан морщился — он уже послал запрос в Бугуруслан, на предмет Верёвкиной Генриетты Ростиславовны, но по мере течения дней, всё более укреплялся во мнении: мошенница изловлена натуральная, уж больно хорошо косит под «тёщу».

— Писатель не признаёт вас как свою тёщу, я ему звонил и был вчера у него в гостях, а ваш Тюбик откликается на второе имя — Колбаса, а самого писателя сильно избили. Вы не знаете, кто? — капитан Бертольд выложил всю правду и посмотрел в глаза прохиндейке.

— Да что вы говорите такое! — продолжала заливаться слезами та.

— И документов ваших у него в квартире нет. А самое главное — балалайки.

Всё могли решить отпечатки пальцев, и таковые должны были иметься в базе данных, но все, какие есть, отпечатки были в наличии, и только отпечатков Чувилкиной Татьяны Герасимовны никак не могли найти! Хотя криминальное прошлое Т. Г. Чувилкиной состояло из бессчётного числа уголовных дел.

Чертовщина какая-то…

ЧЕРТОВЩИНА

Прошла неделя.

Всю ночь писателю снилось, как он заходит в отделение, а в обезьяннике сидит его тёща. Дома сидел голодный Тюбик и ждал.

И утром, после бессонной ночи, Иван Митрофанович пошёл её забирать, предварительно припудрив синяки на щеках и нацепив колёса на Тюбика.

В небе кружились тучи вперемешку с солнцем. Писатель пересчитал мелкие деньги в кошельке, купил чебурек и начал есть. Фотографии мошенницы всё ещё висели на столбах.

— Приятного аппетита! — сказали ему. Иван Митрофанович учтиво ответил:

— Спасибо.

Обернулся — никого поблизости нет. Иван Митрофанович наклонился, положил полчебурека Тюбику в зубы и закурил.

— Ваша собака не курит? — спросил его всё тот же голос. Иван Митрофанович поглядел на жующего Тюбика и стал вспоминать. Не вспомнил ничего плохого и сказал:

— Нет.

Над кустами, мимо которых он проходил, стлался туман.

— А какая же противная баба, — вгляделся в фотографию гипнотизёрки на столбе Иван Митрофанович. — Как можно такой поверить или пойти к такой погадать?

— Молодой человек, — позвали его из кустов. Иван Митрофанович прибавил шагу и облегчённо вздохнул, миновав большой куст.

— Молодой человек!

Краснецкий обернулся и похолодел. На него из подворотни смотрела тёща Генриетта Ростиславовна и манила его к себе пальцем.

— Слушай, давай я тебе погадаю, милый ты мой, драгоценный, — голосом полным любовного составляющего сказала тёща, и он, помимо себя, протянул ей руку и впал в состояние близкое к экстазу.

— Тебя зовут Иван Митрофанович, и ты писатель, — поглаживая его руку, спросила тёща.

— Да, — согласился Краснецкий, — и что дальше?

— А дальше ты мне подаришь свою прекрасную квартиру, а сам уедешь в Талды-Курган к своему троюродному деверю, — ласково улыбнулась тёща.

— А почему бы и нет, — согласился писатель. — Я давно не видел деверя, как он там, деверь мой? Поедем вместе с Тюбиком… Да, Тюбикус?

Но пёсик исчез.

Тёща взяла под руку писателя, и они вдвоём пошли к дому.

— Генриетта Ростиславовна! — выбежала к ней консьержка из своего скворечника. — Пойдёшь завтра в «Ветеран»?

— Вряд ли…

— Жаль, — покачала головой консьержка.

— Я к тебе после зайду, — пообещала ей тёща.

— Эй, ты, как тебя там? — позвал капитан Бертольд. — Колбаса, Колбаса! — вспомнил он.

Собака, подумав, пошла за ним. В небе летали галки.

Капитан почесал псу за ухом, потом почесал собственное ухо, подумал и, взяв Колбасу подмышку, понёс к отделению.

— По приказу МВД на одного участкового — не больше трёх тысяч человек жителей, Колбаса ты моя дорогая, — говорил он по дороге Тюбику. — А у меня их больше тридцати!

Пёс внимательно слушал.

— Группировка «сироты» и «собачья стая» из четвероклассников — никак не можем поймать! Маленькие, а прячутся хорошо? Придётся тебе, Колбаса, опознать одну прохиндейку, а? — Капитан приподнял Тюбика и посмотрел тому в глаза.

Тюбик притворился, что звезд с неба не хватает.

МОЯ МИЛИЦИЯ

Никогда ещё Иван Митрофанович не чувствовал себя так хорошо, как в тот вечер.

Тёща навалила перед ним кипу пустых бумаг, а он подписывал…

Норовя, вместо одной подписи, поставить две или даже три…

Тёща сидела рядом и, наливая ему половниками борщ, хвалила без остановки, называя Толстым — Львом и Достоевским — Федором. У Ивана Митрофановича от превосходного настроения началась рябь в глазах, и он заснул прямо за столом.

— А назавтра мы должны поехать к нотариусу, — как сквозь сон услышал Иван Митрофанович.

Иван Митрофанович не помнил, что случилось завтра, хотя потом его об этом будут спрашивать всю жизнь: как?

Как он своими ногами пошёл к нотариусу и своими руками подписал кипу документов на передачу квартиры и всего имущества на имя какой-то госпожи Чувилкиной.

Он не помнил, ни как собирал чемодан, ни как ему вручали билет.

— Киевский вокзал напротив, — сказала ему Генриетта Ростиславовна. — Прощай, Иван.

— Прощайте, мама. — Краснецкий надел плащ, взял чемодан. — Тюбика не видели?

И тут за дверью раздался заливистый лай.

— Тюбик!!!