Старые долги

Тетя Даша была для Светки желанной добычей. После того как Селиваниха повторила свой рассказ о происшествии в кладовке и претензиях к Фетисову, Светка остро ощутила свой долг по отношению к этим бесхитростным людям, которые запутались в такой простой житейской ситуации. Именно она, Светка, и должна была помочь им, рассудить их, пользуясь всей мощью своего интеллекта. Правда, она с огорчением отметила, что действия обеих сторон не укладываются ни в один из известных ей комплексов. Сюда не подходил ни комплекс неполноценности, ни комплекс превосходства, ни, тем более, эдипов комплекс, а без них Светка чувствовала себя, как солдат на войне без оружия. Однако она не теряла надежды подыскать к данному случаю если не комплекс, то хотя бы какой-нибудь синдром, а пока принялась дотошно расспрашивать Селиваниху о жизни в старое время. По ее мнению, лучше всего было бы не оставлять Ярцевск в его нынешнем виде, а придать ему древний, изначальный колорит.

Для Светки, как, впрочем, и для многих ее сверстников, старое время продолжалось до самого ее рождения. Она могла бы без запинки рассказать о любом мало-мальски заметном событии в истории человечества — от царствования фараона Тутанхамона до первых космических полетов — и назвала бы их точные даты. Тем не менее все, что случилось до ее рождения, было историей, давным-давно минувшим и как бы стоящим в одном ряду: Тутанхамон в пятом классе, а космические полеты в седьмом — вот и вся разница.

Так и выяснилось, что самой распространенной в старину одеждой можно считать ватники, жакетки и ситцевые платья, обувью — сапоги и парусиновые туфли, песнями — «Я вся горю, не пойму отчего» и «Без луны на небе мутно», из обрядов, достойных внимания, — похороны с самодеятельным духовым оркестром, в которых участвовал весь город: хорошая громкая музыка в старинном Ярцевске была большой редкостью. Словом, ничего интересного в рассказе Селиванихи не оказалось. Светка попыталась выяснить, не носила ли тетя Даша цветастых полушалков, сарафанов до пят и кокошника. Не пела ли подблюдных песен. Не водила ли хороводы на заре.

И тут Селиваниха заплакала. Она плакала оттого, что вдруг поняла, какая у нее оказалась неинтересная, нескладная жизнь по сравнению с нынешней и даже прежней, когда носили кокошники, пели подблюдные песни и водили хороводы. Она вспомнила, что ветхий бабушкин кокошник лежал в сундуке и она долго не знала о нем потому, что сундук был огромный, забит старыми пахучими полушалками с бахромой, суконными салопами, тяжелыми платьями со стеклярусом. Сундук постепенно пустел: кое-что перешили, кое-что обменяли; кокошник был извлечен со дна, его нацепил на себя для смеха вместе с длинной бабкиной юбкой Тимошка, сосед, ходил по дому, вихляясь, Даша закатывалась. Веселый был парень, она его любила и долго помнила, когда он уехал. Звал ее — не решилась, побоялась большого города: говорили, там трамваями сто человек на куски режет каждый день. В позапрошлом году Тимошка на своей машине приезжал в Ярцевск с семьей. Сказал: перед смертью решил навестить родимые края. На нем воду возить в самый раз, бычок здоровый, жена размалеванная, словно замуж собралась. Перед смертью! Тетя Даша, поглядеть, им в матери годится… Не побоялась бы, поехала — тоже сейчас жила бы барыней, на машине раскатывала, как Тимошка или как племянники ее, Соловьевы. Может, еще и получше жила бы, у них в роду все цепкие. А теперь ей только и остается по бедности с Фетисовым воевать, на ремонт цыганить!

Ну, что вспоминать…

Не успела еще Светка удивиться неожиданным слезам Селиванихи, как та уже пришла в себя, утерлась, заулыбалась, объяснила застенчиво:

— Это я так, доченька, молодость вспомнила. О чем мы?

— О кокошниках, — напомнила Светка. — Носили вы их?

Селиваниха обиженно поджала губы.

— Что я тебе — кощей бессмертный? Их сто лет назад надевали!

— Ну а свободное время как проводили?

— Это насчет амуров, что ли? По закону у нас все было. Не то что нынче: сегодня с одним, завтра с другим.

— Я не об этом, но если уж зашел разговор… А если любовь?

— Каждый раз любовь, что ли? — подозрительно спросила Селиваниха. — Ты лучше скажи: бумагу будем писать? Ты мне напиши бумагу, чтобы складно получилось. Мы ее отправим куда надо, тогда Колька не отвертится. Про любовь мы после потолкуем.

— А куда надо? — спросила Светка.

— На самый верх, — скорбно произнесла Селиваниха. — Потому что дело срочное, я помереть могу, не успею на Кольку управу сыскать!

— Тетя Даша! — воскликнула Светка. — Хотите, я поговорю с Николаем и он извинится?

— Поговори, дочка, поговори, — согласилась Селиваниха. — Мне с него немного надо. Чтобы он кой-какой ремонт в доме сделал. Крылечко прогнило, и крышу перекрыть на моей половине… Со своим материалом, — поспешила добавить Селиваниха.

— Он, может, и не виноват совсем, — сказала Светка. — Состояние аффекта, сильного потрясения. В таком состоянии люди за себя не отвечают. Понимаете?