Старые долги

Брезгливо обойдя стороной пьяного, Соловьев вошел в здание и прежде всего осведомился: нет ли начальника или его заместителя? Ни того, ни другого в столь позднее время в отделении не оказалось. Василий Васильевич, хотя и предвидел такой результат, немного огорчился: поскольку начальники всегда умнее своих подчиненных — не только в милиции, но и во всех других учреждениях, — с ними гораздо легче вести дела. Пришлось обратиться к дежурному. Печальная в данном случае истина подтвердилась. Ничего не отразилось на лице дежурного, молоденького, с курчавыми бачками лейтенанта, когда Василий Васильевич представился ему: скорее всего, дежурный был новичком в Ярцевске. Он твердил:

— Разберемся, гражданин. Разберемся с этим фараоном египетским. Чего вы так волнуетесь?

Василий Васильевич действительно волновался — от сознания унизительности своего положения вообще и от разговора с лейтенантом в частности. Волноваться же в общении с должностными лицами совершенно недопустимо, волнение сразу выдает неуверенность. Зная это, Соловьев попытался обрести спокойствие, уселся поудобнее, положил ногу на ногу, небрежно произнес:

— Когда вы, дорогой, станете полковником или генералом, тогда и поймете, почему я волнуюсь.

— Хорошо, хорошо, когда я стану генералом, тогда и пойму, — нетерпеливо отозвался непонятливый дежурный.

— Впрочем, вряд ли вы станете…

— А вы мне не угрожайте! — сообразил на этот раз лейтенант.

— Разве я угрожаю? — удивился Василий Васильевич. — Не всем же быть генералами, правда? Вот я, например, не являюсь таковым… Или тот товарищ… — он кивнул на милиционера, сидевшего поодаль за столом и неторопливо водившего карандашом по бумаге, — тоже пока не генерал.

— Что вам нужно, гражданин? — спросил дежурный, теряя терпение.

— Ну, прежде всего, чтобы вы не волновались, — усмехнулся Василий Васильевич, окончательно перехватывая инициативу. — Остальное я уже объяснил: мне нужно, чтобы вы, представитель закона, не нарушали его…

— Это нам лучше знать! — Лейтенант даже привстал со стула, и курчавые бачки его распушились.

— Нет, это мне лучше знать! — повысил голос Соловьев, но не как прежде, когда он нервничал, а как положено в неприятном разговоре с человеком, стоящим по служебному положению намного ниже.

Все вроде шло теперь правильно, но Василий Васильевич не стал самим собой, а только играл некую роль, роль Василия Васильевича Соловьева; он сам это чувствовал, и лейтенант чувствовал. Не такой уж зеленый оказался, как думалось. Вдруг, остыв, произнес почти весело:

— Вот и хорошо, если знаете…

Неизвестно, чем кончился бы конфликт между ними, если бы дежурному не надоело и он не окликнул милиционера, сочинявшего в сторонке какую-то бумагу и, судя по всему, совершенно равнодушного к спору лейтенанта с настойчивым посетителем:

— Слушай, Калинушкин! По твоему участку, ты и разбирайся с гражданином.

Не оборачиваясь, тот в сердцах заворчал и недвусмысленно повернулся к ним спиной. Но Василий Васильевич уже узнал его, а узнав, в один миг превратился из простого посетителя в лицо значительное. Он даже удивился, что участковый, который не так давно приходил к нему насчет пропавших цветов и получал строгие указания, не вмешался, не одернул дежурного.

— Ну? — сурово спросил Василий Васильевич, подойдя к Калинушкину. — Что же у вас тут творится! Вы в курсе?

— Я в курсе, — ответил Калинушкин, торопливо придвигая стул и при этом бросая свирепый взгляд на дежурного.

Соловьева он, конечно, сразу узнал. Александру Ивановичу давно уже полагалось сидеть дома; ему совсем не улыбалось вступать в объяснения с этим, человеком, с которым он почему-то всегда чувствовал себя неуверенно. Правда, где-то в глубине его души, в самом укромном уголке, дремало дурное намерение: поглядеть на Соловьева, когда тот узнает подробности дела, которое привело его в отделение и которым как раз занимался сейчас Калинушкин. Но все-таки желание уклониться от объяснений и уйти домой было гораздо сильнее.

— Тут вот какая штука, — произнес он, вопреки своему темному намерению, сокрушенно. — Две драки у нас сегодня. С неизвестными лицами. Одна на шоссе, другая в совхозе, недавно сообщили. Так? Этот ваш знакомый, Юрчиков Г. И….

— Он мой сотрудник! — перебил Василий Васильевич.

— Ну, сотрудник… Следы имеет… Ссадина свежая на лице, пальцы разбиты. Вел себя подозрительно на платформе: на ходу хотел сесть в поезд дальнего следования. При задержании назвался фараоном египетским. В трезвом виде.

— Предположим. А он как объясняет?

— Нигде, говорит, не был, кроме как у Соловьевых, Лесная, двадцать шесть, можете проверить, позвоните. В поезд и не думал садиться. Насчет фараона объясняет: юмор. Зачем, говорит, спрашиваете, у вас мои документы в руках…

— Послушайте, — поморщился Василий Васильевич, — это все не повод для задержания.

— А драка? — возразил Калинушкин. — Вообще-то, похоже, дрался в совхозе. Совпадают приметы…

— В каком еще совхозе? — закричал Василий Васильевич. — На него напали — он дал отпор! Да! На шоссе! Тысячу раз разъясняли: хулиганству — бой! Вы что, газет не читаете?