Старые друзья

Я стоял как пыльным мешком ударенный. Если бы все это происходило в кино, в фильме под банальным названием – скажем, «Встреча пяти друзей», – картина, бесспорно, получила бы первый приз в номинации «Старение персонажей», а критики, захлебываясь от восторга, написали бы: «Наконец-то постаревшие герои выглядят правдоподобно!», «Гримеры потрудились на славу!», «Потрясающая достоверность!».

Первым на сушу сошел не Лурс, а некий пожилой мужчина в шортах, с большой спортивной сумкой на плече, похожий на отца Лурса. Он приблизился ко мне, бросил свою сумку и распахнул мне объятия: «Сильвер! Как я рад тебя видеть!» Когда мы отстранились друг от друга, я заметил, что в глазах у него блестят слезы. Я не помнил, чтобы он был таким чувствительным. Он погрузнел, волосы у него поредели, мне даже показалось, что он стал меньше ростом; зато его лицо явно выиграло в выразительности.

Следом за ним появилась мать Люс с огромным старым рюкзаком за спиной. Она скинула его и обняла меня. Все такая же худенькая и энергичная, теперь она носила короткую стрижку с ярко-рыжей челкой, свисающей набок; она была в джинсах и пестрой шерстяной куртке. Она прижалась ко мне, засмеялась и сказала, что я красавчик. Я вернул ей комплимент, и сделал это с легким сердцем, потому что она и правда выглядела сногсшибательно.

Мара ждала своей очереди, опустив на землю две кожаные сумки. На ней было модное пальто и сапоги. Меня поразила пышность ее шевелюры. Когда мы с ней встретились взглядами, она едва заметно тряхнула головой, словно говоря: «Нет, не могу поверить», нахмурила брови и улыбнулась мягкой и немного принужденной улыбкой. Я подошел к ней, и мы обнялись. Она произнесла два слога, из которых состоит мое имя, я – два слога, из которых состоит ее. Мне пришлось сдержаться, чтобы не поцеловать ее в губы, форму которых я мгновенно узнал. Будь мы с ней одни, я бы не сдержался. Она поразительным образом сохранила всю свою красоту. И от нее хорошо пахло.

Дабы избежать разочарования, я заранее приготовился к худшему. Я беспрестанно твердил себе, что найду ее неузнаваемой: или растолстевшей, плюнувшей на себя и вульгарной, или, наоборот, усохшей и костлявой, но все равно отталкивающей. Я внушал себе, что с ней должно произойти то же, что происходит с нашими детьми, когда из прелестных крошек они превращаются черт знает во что. Обычно говорят, что в подростковом возрасте дети меняются, но это неправда; они не меняются, они исчезают, уступая место совершенно другим созданиям. Мягкие волосики, пухлые щечки, ручки и ножки в умильных перетяжечках, их слепая к нам любовь – все это куда-то уходит. Уходит безвозвратно. То же самое будет и с Марой, говорил я себе. Та, которую ты любил – и любишь до сих пор, – существует только в твоей памяти, признай это. Но сейчас передо мной оказалась самая настоящая Мара. Я обнимал ее – не в воображении, а в реальности, – но единственное, что я сумел ей сказать, было: «Как я рад тебя видеть». Она ответила, что тоже рада меня видеть.

На протяжении минувших сорока лет я сотни раз мечтал о ней, и мои фантазии развивались по одному и тому же сценарию. Она с другим, но она его не любит (как она может любить кого-то кроме меня?). Она украдкой бросает на меня взгляд, полный страстного желания. Менялись только декорации и обстоятельства.

Иногда мы встречались в окружении других людей, например на каком-нибудь коктейле. Нам приходилось делать вид, что мы не знакомы, но нас как магнитом тянуло друг к другу, и мы без конца незаметно косились друг на друга. Потом возникал некто, решивший представить нас друг другу. Мы пожимали друг другу руки как два чужака, и в этом заключался дополнительный комизм ситуации, действовавший на нас возбуждающе. Мы с тайным наслаждением разыгрывали перед публикой свое якобы первое знакомство.

Иногда мы сталкивались в парке. Она шла под руку с каким-то противным типом и, миновав меня, оборачивалась через плечо, чтобы бросить на меня беглый взгляд.

В другой раз я сидел на скамейке – все в том же парке, – а она шла мимо все с тем же типом. Они шагали медленно, как будто прогуливаясь, и она долго не смотрела в мою сторону, и я уже подумал, что она так меня и не увидит. Но в последний момент наши взгляды скрестились, и между нами как будто проскочила искра. Она ушла, а я остался сидеть словно оглушенный.

Довольно часто местом действия становился вокзал. Она заходила в вагон и прощалась с людьми, явившимися ее проводить. Я стоял в сторонке и наблюдал, как она машет им рукой, шлет воздушные поцелуи и дежурные улыбки. Но в тот миг, когда поезд трогался, она вдруг грустнела и упиралась взглядом в меня, продолжая машинально складывать пальцы для воздушного поцелуя.