Старый патагонский экспресс

— Вносим поправку, — ответил Энди, — вам не повезло два раза.

— Я никогда больше не свяжусь с вашей авиалинией.

— Я непременно сообщу об этом президенту, как только увижу его снова.

— Вы можете сообщить ему от меня еще кое-что…

— Погодите-ка минутку, сэр, — с ледяным спокойствием перебил его Энди. — Вы лучше скажите мне одну вещь: как сюда занесло такого шотландца, как вы?

Испанец явно остолбенел от неожиданности.

Энди величественно отвернулся и задрал рукав, чтобы посмотреть на часы:

— Пора подкрепиться!

— Я собираюсь показать тебе этот город, парень. Ты здесь еще новичок. И я познакомлю тебя с достопримечательностями. А если мы наткнемся на кого-то из моих дружков, ты просто помалкивай. Я собираюсь представить тебя как англичанина, прямо из Лондона. И если ты не будешь открывать рта, они не заметят разницы.

Мы направились в бар под названием «Наш клуб». Здесь было шумно и темно, и в укромных уголках мужчины вороватой наружности заигрывали с проститутками.

— Обслужите нас, — велел Энди. — Мы с этим джентльменом желаем пива. Сойдет любое, — девица за прилавком щеголяла в платье с чрезвычайно низким вырезом. Она протирала бар тряпкой. — На вид вы вполне разумная девушка, — продолжал Энди. — Знаете, кто… — Она молча отошла. — О, она не слушает! Пол, ты знаешь, кто самый великий поэт в мире? Нет, не Шекспир! Угадай! Редьярд Киплинг!

Девушка принесла нам две бутылки пива.

— Я ужасно обрадовался, когда это понял, — сказал Энди. — Пол, дай ей пару долларов — ты все еще должен мне за Орегон. Салем, помнишь? А я такой мерзавец, что все помню.

И он принялся читать стихотворение «Женщины». Похоже, он совершенно не замечал, что на другом конце барной стойки расположился оборванный толстяк, в одиночестве поглощавший свое пиво, наугад загребая орешки из вазы и не спуская с нас глаз. Он машинально перебирал орешки в руке — ловким движением карточного шулера, — прежде чем отправить их в рот. Он отпил еще пива и взял новую порцию орешков. Допил бутылку и кинул в рот горсть орешков. Его движения были небрежными и ленивыми, но глаза цепко следили за нами.

Энди декламировал хриплым грубоватым голосом, не лишенным меланхолии:

А сама-то — ну чисто чаинка,

Я ходил перед ней, как герой,И была мне — не скрою — домовитой женою, —Научила, как с ихней сестрой!

— Раньше это была великая страна, — заявил толстяк, пережевывая орешки.

Я посмотрел на него. Он громко чавкал. Его левая рука на ощупь тянулась к вазе с орешками. Он не смотрел на прилавок.

Энди продолжал:

А потом приказали во Мхау(Хоть и в Проме мне славно жилось) —

И с одною мулаткой, очень сладкой и гладкой,Очень сладко и гладко сошлось!Но не бабой была она — ведьмой,Огнедышащей черной горой.

— Везде одни мошенники, — заявил толстяк. По-моему, он весил больше ста килограммов. Его жирные волосы были гладко зачесаны назад. А ладони были огромные и белые, как шматки сала. — Шагу нельзя ступить, чтобы не попасть на мошенника.

Энди продолжал:

Обозвал черномазой — и ножом меня сразу, —Научила, как с ихней сестрой!

— Пришли американцы. Они скупили весь малый бизнес — такси, напитки, бензоколонки. А теперь посиживают себе да денежки считают. Они нужны правительству, вот им и расчистили место, отправили всех мошенников в Панаму. А эти теперь здесь заправляют. Почитай, все как один из Нью-Йорка. Почитай, все жиды.

Энди довел свою декламацию до конца, правда, скомкал последние строчки:

— «Ведь и светская леди, и Джуди О'Греди в темноте сойдут за сестер!..» Вы что-то сказали, сэр?

— Жиды, — повторил толстяк, и его чавканье прозвучало как вызов.

— Ты слышал, Пол? — спросил Энди. Он снова обратился к толстяку: — Но и вы тоже здесь, если я не ошибаюсь?

— Я тут проездом, — процедил толстяк. Пиво, орешки, пиво, орешки — он не останавливался ни на минуту.

— Точно, — кивнул Энди, — вы приехали сюда с деньгами. Но оказалось, что вы здесь не один, и вас это раздражает, — значит, все время, пока он декламировал «Женщин», Энди слышал, что говорит этот человек. И теперь принял серьезный торжественный тон. Он сказал: — Ну что ж, сэр, вы вправе высказать свое мнение. И я не собираюсь с вами спорить. Но я также выскажу свое мнение, и оно состоит в том, что вторым из величайших поэтов в мире является Роберт Сервис.

И Энди принялся декламировать «Кремацию Сэма Макги». Он сбился, выругался, но быстро утешился, решив перейти к другому стихотворению Роберта Сервиса — «Моя Мадонна»:

Я позвал проститутку с улицы.Бесстыдна, но как хороша!

На несколько минут толстяк замолк, однако, едва Энди кончил читать, он взялся за старое: