Старый Сантос и его потомки

В ожидании приказа свыше, как он, комендант Яшполя, должен поступить с узниками гетто, Ганс Шпильке — иногда наведывался сюда и предпринимал все меры для того, чтобы ни один человек не мог вырваться оттуда. Его бесило и то, что жители городка, как и соседних сел и хуторов, главным образом женщины, пренебрегая опасностью, прорываются сюда и передают голодающим хлеб, картофель и другие продукты.

Ему, оголтелому расисту, подчас казалось странным и диким, совершенно непонятным, что местные украинцы и русские относятся с сочувствием к мученикам гетто, иноверцам.

Во время работы, целые дни и вечера, узники были на виду у конвоиров. Но как себя вели и что делали, когда их пригоняли обратно, за колючую проволоку, в тесных бараках и трущобах, Шпильке не мог знать.

Taм у них шла своя страшная мучительная жизнь. Однако не было там недремлющего ока оккупантов, а, следовательно, голодные, озлобленные обитатели гетто могут договориться о побеге, диверсиях и еще черт знает о чем.

И Ганс Шпильке подобрал в гетто нескольких подходящих человечков, согласившихся ему помогать, и назначил их полицаями.

Они, правда, не имели права выйти за ворота гетто. Вместо белых повязок на рукавах обязаны были носить желтые, по цвету желтых звезд, которые красовались на лацканах узников гетто. Эти молодчики обязаны были следить за порядком, немедленно доносить коменданту обо всем, что происходит за колючей проволокой…

Старшим этой группки полицаев был назначен высокий и худой, рыжеволосый и веснушчатый Веня Бок, бывший яшпольский мясник, забияка и скандалист, который вечно ходил с расквашенной физиономией и подбитыми глазами.

Он любил в мирные дни, стоя за прилавком, обвешивать покупателей, придираться к людям и частенько за это выслушивал гневные слова и получал пощечины.

Здесь, в этом страшном месте, ему часто удавалось не выходить на развод, на работу, подкупая то одного, то другого конвоира.

Нахал и наглец, потерявший человеческий облик, Веня Бок отбирал у стариков и больных последний кусок гнилой свеклы, краюху хлеба из опилок, что немцы перебрасывали через проволоку обреченным.

Веня Бок первым узнал, кого подыскивают на службу немцы, и сам побежал проситься на должность полицая гетто. Он поклялся, что будет преданно служить комендатуре и аккуратно выполнять все Приказы властей.

И этот угрюмый мрачный детина скоро пришелся ко двору, нацепил желтую повязку и приступил к работе.

Чуть свет, еще задолго до гонга, когда несчастных, голодных, измученных узников поднимали с постелей (если гнилую солому и прелые стружки можно вообще называть постелью), Веня Бок в сопровождении нескольких таких же, как он, с желтыми повязками, бегал по тесным, грязным улочкам и железным прутом стучал в двери и окна, выгоняя людей на развод. Он бил людей, подгонял, никого не щадя, не жалея. Ни женщин, ни стариков, ни больных. Его громовой голос наводил на всех ужас. Он не разговаривал, но истошно орал во всю глотку, дабы его хозяева по ту сторону проволоки слыхали, как он старается.

Его появление на улочках гетто постоянно вызывало бурю негодования. Бока провожали гневными взглядами, тихонько проклиная его:

— Исчадие ада! За сколько ты совесть свою продал палачам?!

— Чтоб ты околел и чтобы собаки растерзали тебя, душегуба проклятого! Какая мать родила такого ублюдка?

— Погибель на твою голову! Погибель на тебя вместе с твоими хозяевами!

— Дай бог, чтобы у тебя выпали все зубы и чтобы один только остался во рту — для зубной боли!..

— Вечное проклятье на твою рыжую голову, гад мерзкий! Чтоб земля наша не приняла тебя в свое лоно и чтобы холера тебя забрала вместе с твоими дружками вонючими!

Разъяренный, слушал он эти проклятья и, как только мог, мстил людям, избивал всех, кто попадался ему под руку.

Но не только проклятьями осыпали люди старшего полицая гетто. В один из ночных обходов, когда он шагал с железным шестом по пустынным улочкам гетто и заглядывал в те домишки, где светились коптилки или лучины, тарахтел в дверь, чертыхался и угрожал, что завтра передаст коменданту жильцов на расправу, — откуда ни возьмись, с какой-то крыши полетел кирпич на голову блюстителя порядка, слегка покалечил голову, но главный удар пришелся по ноге Бока. Обливаясь кровью, он стал звать на помощь, но никто не выходил из домиков. Выскочив на минутку и заметив, кто орет, кто зовет на помощь, люди тут же возвращались, наглухо запирая двери.

Душераздирающие вопли о помощи были услышаны коллегами старшего полицая, и они примчались, не зная, что делать.

Кто-то из них помчался к хижине Пинхаса Сантоса, приволок старика, стал его упрашивать помочь пострадавшему, но профессор наотрез отказался притронуться к Боку: лечить полицаев — это не его призвание…

Пришлось им самим кое-как перевязать раны своего начальника и оттащить его в дежурку.

Около двух недель валялся на тюфяке полицай, и люди, проходившие мимо помещения, где тот лежал, плевались, молили всевышнего, чтобы поскорее принял к себе этого молодчика.