Старый тракт (сборник)

Хлопали долго и упоенно. Молотов привстал, снова потряс головой. Сталин сидел неподвижно. Потом он резко повернул голову и что-то сказал рядом сидящему с ним Косареву. Что сказал – никто не расслышал. Но по движению его губ, прикрытых толстой складкой прокуренных усов, все угадали, что сказано:

– Продолжайте!

Косарев прервал звонком аплодисменты, все сели, и, поскольку трибуна пустовала, он объявил:

– Слово предоставляется секретарю Западно-Сибирского крайкома комсомола товарищу Шунько.

Я сидел с Володей рядом в четвертом ряду, как раз напротив трибуны. Вот это выпала Володе судьба: выступать в присутствии самого товарища Сталина! Когда Володя встал, чтобы выйти к трибуне, я успел пожать ему руку – держись, старина, не робей, не урони чести нашей организации.

Володя был человек стойкий, мужественный, но волнение одолевало его. Голос его дрожал, две-три паузы оказались затянутыми, но логика выступления от этого не пострадала, и он вскоре сумел овладеть собой в полной мере.

Сталин взял со стола лист бумаги, карандаш и что-то записал. Возможно, он записал что-то, совершенно не имеющее отношения к выступлению Шунько, но всем нам, сидящим в зале, показалось, что именно наш оратор высказал мысль достойную внимания вождя. Краем глаза и сам Шунько заметил движение руки Сталина, и, вероятно, это ободрило его.

К удовлетворению Президиума Шунько закончил свое выступление здравицей во славу Сталина. Все опять захлопали и дружно встали. Встал и Сталин, но вся фигура его оставалась неподвижной, и было такое впечатление, что все происходящее его абсолютно не трогает.

Шунько вернулся на свое прежнее место рядом со мной. Выступление далось ему тяжело, он был в поту, лицо пылало, руки были мокрыми и дрожали.

После Шунько выступили еще три товарища. Их выступления и по форме, и по мысли уступали речи нашего делегата, и мы отметили это про себя с чувством удовлетворения: «Наш-то выступил куда лучше!»

Сталин во время этих выступлений несколько раз склонял голову то в сторону Молотова, то в сторону Косарева и что-то говорил им, по-видимому, очень краткое, мимолетное.

И вдруг, когда один из выступавших закончил речь так же здравицей в честь Сталина, из зала послышался звонкий голос:

– Просим товарища Сталина выступить!

Этот возглас потонул в аплодисментах, но когда они чуть притихли, послышался новый возглас: «Даешь товарища Сталина!»

Сталин слегка приподнял голову, насторожился, и когда снова послышались из разных мест зала голоса: «Даешь товарища Сталина!», стремительно направился к трибуне. Теперь он был совсем рядом со мной, и я хорошо видел его, так как он стоял вначале не за трибуной, а около нее.

Он был сильно рассержен. Густые усы его в нервном тике подергивались, и лицо его, минуту тому назад невозмутимое, спокойное, исказилось. Отчетливо обозначились на коже следы от перенесенной когда-то в детстве оспы. Крупный, выразительный нос заострился. Сталин долго стоял молча, а зал внимал этому молчанию, затаив дыхание. Напряженное ожидание показалось таящим в себе что-то грозовое, необычайное.

Наконец Сталин сделал шаг назад и теперь оказался за трибуной.

– Насильно старика заставляете говорить! Вы думаете, мне легко? Вышел, чего попало наболтал, ушел. – Сталин каждое слово отделял большой паузой, дышал с натугой. – Слушал я ваши выступления и не понимал: о чем вы говорите? Зачем вы подводите итоги пятилетки? Я уже подвел их в докладе на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК. Почему толчетесь на одном месте? Не смотрите назад, глядите вперед… Что мы ждем от комсомола на селе? – задал вопрос Сталин и в своей обычной манере начал перечислять наши задачи: во-первых, во-вторых, в-третьих… – Машин на селе становится все больше и больше и часто они в плохой сохранности. Надо научиться беречь технику, чтобы каждая машина в любой час могла исполнять свою работу… Часто машин достаточно, а работать на них некому. Кому, как не комсомолу, сесть за штурвалы машин. Лучших ребят и девчат надо бросить на это… Мало культуры у нас на селе. Клубы, библиотеки, избы-читальни в плохом состоянии. Привести их в должный порядок… Пусть ключом бьет на селе новая жизнь!

Сталин говорил не больше пятнадцати минут. Тон его голоса не менялся: он звучал, как упрек, как выговор.

– Поменьше болтайте об итогах пятилетки, побольше практических дел – ежечасно, ежедневно… Желаю успехов нашей комсомолии! – Сталин впервые оторвал руку от борта своего пиджака, поднял ее слегка выше головы, потом так же резко вернул ее на прежнее место и столь же стремительно, как шел сюда, неслышными шагами покинул трибуну.

Мы все вскочили и громко рукоплескали. По залу разносились голоса: «Да здравствует великий вождь советского народа товарищ Сталин!», «Спасибо товарищу Сталину за мудрые указания!», «Ура товарищу Сталину!».