Старый вождь

— Надо делать людям добро и этим смывать свои грехи. У меня ни на что больше, как жить у дорога и утолять жажду путников, не хватает сил. Для худайёлы — жертвоприношения богу — у меня нет скота, отправиться в дальний путь на паломничество нет средств — вот я я служу людям, как могу…

Хабип-пальван внимательно выслушал рассказ этого добродетельного человека и повторил про себя: «Надо добрыми делами смывать свои грехи». Они все вместе пообедали. Хабип предложил хозяину большую банку каурмы, лепёшки.

— А как по-вашему, можно ли завоевать прощение, если посвятить себя служению правде?..

— Наверно, можно, только моя вина слишком тяжела, её искупить непросто, — расстроился старик, — тридцать лет назад я несправедливо заподозрил жену в измене и убил её. Она была красивой и статной женщиной… И во искупление этого тяжкого греха я вот уже двадцать лет проживаю у этой дороги и чем могу помогаю путникам.

«Говорит, что совершил тяжкий грех, а всего-то я убил одного человека», — печально подумал Хабип. Вспомнил его слова: «Надо добрыми делами искупая» свои грехи», подошёл к путнику, у которого украли лошадь, и предложил ему с женой поехать в Машед вместе с ними.

Путник с благодарностью принял предложение Хабипа. Он сначала посадил на арбу свою больную жену, а затем и сам примостился рядом.

— Спасибо за приют! — поблагодарил Хабип-пальван хозяина хижины и тоже вскочил на телегу.

Был конец весны. Солнце палило нещадно. Длинные, свисающие завитки папахи Хабипа спасали от лучей только лоб и шею. А папаха Ризакули из валяной шерсти давала тени я того меньше. От такой жары ни ситцевая рубаха, ни бязевые штаны — не защита. Поэтому мужчины сидели в национальных халатах — донах. Женщина тоже была закутана с ног до головы.

Сейчас на этой накатанной дороге было мало путников. А вот осенью, после сбора урожая, движение здесь оживляется. У людей от продажи овец и продуктов появляются деньжата. Да в осеннюю пору и свободного времени у них оказывается больше. Дорога становится забитой теми, кто едет в святые места или возвращается оттуда.

Первым двух всадников, едущих впереди, заметил Ризакули. «Интересно, — подумал он, — почему эти конники едут по разным сторонам дороги, словно поссорившиеся друзья»…

— Это же те самые разбойники, что забрали нашу лошадь, — испуганно закричал мужчина, сидевший возле больной жены, — будьте наготове, как только наша телега поравняется с ними, каждый из них бросится с обочины к нам, обнажив саблю…

Хабип выразительно посмотрел на него, и тот сразу умолк.

Ризакули с вожжами в руках обернулся к брату, словно спрашивая его: остановиться или следовать дальше?

Хабип-пальван понял его невысказанный вопрос, сунул ему в руки один пистолет и приказал ехать вперёд. Расстояние между всадниками и телегой сокращалось. Женщина не выдержала:

— Да вы же везёте нас на верную смерть! Остановите лошадь, мы сойдём! — кричала она, вцепившись мужу в рукав халата.

Хабип, не глядя на неё, твёрдо отчеканил:

— Сидите спокойно! Не кричите!..

Оба разбойника были на вороных лошадях. Телега уже совсем приблизилась к ним. У разбойника, ехавшего справа, с левой стороны висела кривая шашка.

И хотя арба была уже почти рядом, они ехали спокойно, делая вид, что им до неё нет никакого дела. И только арба поравнялась с ними, как послышался строгий окрик одного из них:

— Все долой с телеги, и немедленно распрячь коня! — и с обнажёнными саблями они окружили телегу. Но увидев направленные на них два пистолета, отпрянули назад. Один из разбойников узнал пальвана.

— Хабип-ага, простите нас! Мы ошиблись! — Он мигом спрятал саблю в ножны, сложил руки на груди и отвесил поклон.

— Будь проклят твой отец, — грозно глянул на него Хабип, — ты ведь говорил, что уходишь от Абдуллы, потому что туркменов опасно грабить, а теперь ты нашёл более безопасное место для разбоя, стал грабить несчастных паломников?! Трудно и придумать большее грехопадение, чем грабёж бедных людей, следующих в святые места. У вас обоих на душе несмываемый грех. Таких надо безжалостно уничтожать.

— Просим именем святого Хезрета Апбаса, не убивайте нас, мы больше никогда и никого не будем грабить на дороге, — не поднимая склонённой головы, умолял разбойник.

— Сволочь ты, Ремев, я ведь хорошо тебя знаю! Сейчас же верни коня и деньги, отнятые у этих несчастных, — кивнул он на сидевших в его телеге мужа и жену.

— И ты постой! — сердито прикрикнул пальван на второго разбойника, ещё молодого парня. И тот тоже в испуге натянул поводья и замер возле телеги.

— Привяжи свою лошадь, — приказал ему пальван, — спустись в ущелье и принеси ведро родниковой воды.

Парень кинулся выполнять приказ пальвана. А Ризакули стал распрягать коня и стелить в тени арбы белую мягкую кошму.

Хабип-пальван прилёг. Пригласил в тень и мужа с больной женой.

— Значит, вы, ага, знаете этого разбойника? — подивился путник.

— Да, знаю этого негодяя. Он ещё недавно был наёмным сербазом у Абдуллы, это очень скверный и жадный человек, — объяснил Хабип.

— Но вернут ли они нашу лошадь? — сокрушался мужчина.