Стать экологичным

По-видимому, в любом отношении есть нечто подобное. Наверное, именно это мы понимали в браке неправильно. Возможно, на Западе мы думаем, что вещи, чтобы существовать, должны быть постоянными. На философском жаргоне такое представление называют метафизикой наличия. Так, мы полагаем, что браки должны быть постоянными. Мы считаем, что, когда они разваливаются, в этом есть что-то неправильное. Но если мы не лишены великодушия, мы поймем, что все отношения различны и, вероятно, что все отношения конечны. Что, если добавить к этой мысли различие между бесконечностью

и постоянством? Брак может быть бесконечно глубоким и в то же время не быть постоянным. Представьте себе какой-нибудь фрактал. У него может быть бесконечное число частей — если не в реальном, то по крайней мере в математическом смысле. Но вы можете подержать его в руках. Возможно, именно это имел в виду поэт Блейк. И, возможно, нет ничего мистического в его строках: «Увидеть мир в одной песчинке… Вместить в ладони бесконечность…»[29]

. Блейк понимал минусы религии агрокультурной эпохи и то, насколько репрессивной она может быть. В том же самом произведении он говорит о чудовищном состоянии Англии, которая стояла в те времена на пороге войны, и проводит аналогию с тем, как люди обращаются с животными: «Собака сдохла у Хозяина врат, / Предсказав развал государства»[30]. Нет ли тут параллели с тем, о чем думаем мы? Если брать современное состояние вещей, похоже, что в наших идеях о государстве, не говоря уже о нашем доме, недостаточно места для нелюде́й. И всё же мы владеем ими. К тому же они часть нашего мира, они занимают искусственные пространства, созданные нами. Пример — гибискус на моей улице, который пробивается сквозь растрескавшийся хьюстонский асфальт. Мы не звали сюда цветы, но они всё равно здесь.

Возможно, именно в этом кроется недостаток большей части созданного людьми пространства в так называемой «цивилизации»: оно не привечает существ, которые уже здесь, которые бродят вокруг, подобно беспризорникам, или же прорываются сквозь трещины в асфальте. Нелю

ди подобны незваным гостям. Но когда незваные гости — люди, мы следуем правилам гостеприимства, мы приглашаем их в дом (если только они не враждебны) и следим за тем, чтобы им не казалось, что их прибытие нам неприятно, даже если это так. Но какой может быть этикет по отношению к нелюдям? В общем, возможно, мы приближаемся к моменту, когда надо пересмотреть наши обычаи и правила, внести в них такие поправки, чтобы можно было учесть по крайней мере некоторых нелюде́й.

То, как существуют вещи, смешано с тем, как они являются другим вещам. Дерево связано с лесом, в котором оно находится, не просто потому, что оно «внутри» леса в метрическом смысле слова. Дереву должно быть дело

до леса. Быть-частью-леса — одна из форм его явления: оно поглощает питательные вещества из лесной подстилки; оно сообщается с другими деревьями, стоящими по соседству; оно дает кров белкам. Так что, если мы применим к дереву те идеи, которые возникли у нас, когда мы недавно думали о молотках и использовании вместо них не официальных молотков, а засохшей колбасы, мы поймем, что бытие-в-лесу не исчерпывает бытие деревом. Это просто одна из вещей, которыми дерево может быть.

Логическим высказываниям, которые имеются у мозга (правда, мы до сих пор на самом деле не знаем, так ли это), совершенно не обязательно иметь отношение к мозгу, и то же самое можно сказать о куче других вещей. Однако логические высказывания всё равно появляются «во» мне — в той мере, в какой я «за» них. В точно таком же смысле деревья — не просто симптомы лесов. Это лишь одно качество, одна вещь, которой они могут быть. Вещи сплетены с интерпретациями вещей, но всё же отличны от них.

Погода — не просто симптом климата. Дождь может быть неприятным ощущением холодка под рубашкой, когда я отвожу сына в школу в семь тридцать утра. Дождь может быть чудесной купелью для коричневой горлицы на моем балконе. Но также освежающим питьем. Однако причиной дождя определенно является климат. Дерево — определенно часть леса. Мысль такого рода определенно является тем, что характеризует меня, Тима Мортона, мыслящего эту мысль.