Стать японцем

Комплекс телесной неполноценности, который выдавался за комплекс духовного превосходства, провоцировал непредсказуемое и не подчиняющееся логике поведение японских мужчин. С точки зрения стратегической эта война представляется безумием, но логику поведения страны диктовали вовсе не соображения рационалистического характера, а прежде всего комплекс обиды на то, что Запад продолжает рассматривать Японию как «азиатскую» страну, дискриминирует ее по расовому признаку и не желает признавать «красоту» японцев, а сами японцы оказываются неконкурентоспособными в телесном отношении. Безграничная вера Запада в то, что по телесным и умственным параметрам японцы безнадежно уступают белому человеку, была действительно искренней: когда японская авиация безнаказанно уничтожала американские аэродромы на Филиппинах, генерал Дуглас Макартур не мог поверить, что в кабинах японских бомбардировщиков сидят японские пилоты — он был уверен, что ими управляют белые наемники. Англичане в разбомбленном Гонконге тоже полагали, что за штурвалами японских самолетов находятся немцы¹¹⁹.

«Эмоциональный» фактор, заключавшийся в причудливом сочетании чувства обиженности, комплексов неполноценности и превосходства обладал огромной силой. Сложившиеся телесно-церемониальные практики были направлены на обеспечение порядка, консервацию существующих внутригосударственных общественных отношений и, в конечном итоге, играли роль «замедлителя» событийной истории внутри страны. Однако что касается международной истории, то здесь телесный фактор служил в качестве ускорителя принятия решений и событий. Стихотворец Такамура Котаро, который в свои молодые годы так мучился от комплекса своей (японской) телесной неполноценности, с началом войны (8 декабря 1941 г.) получил теперь возможность для мстительного реванша. Он сочинял:

Запомните: месяц декабрь, восьмое число.

История мира начинает новый отсчет.

Власть англосаксов тает и тает"'—

Восточная Азия, суша и море.

Тает и тает крошечный остров

Japan, что лежит на востоке, за морем.

Держава Ниппон — снова держава богов

Во главе с божеством-государем.

Грабителей семя — Австралия, Америка, Англия — Их мы власти лишаем.

Наша сила — в правде силу черпает.

Восточную Азию — ей же верните. Больше не надо. Страны-соседи — от голода пухнут.

Когти и зубы врагов — вырвем с корнем.

Стар и млад, мужчина и женщина —

Встань, как один, силой военной налейся.

Будем сражаться — доколе страшный враг существует.

Запомним рубеж истории мира: Месяц декабрь, восьмое число.

Исходившие из критерия «целесообразности» и «достижимости целей», безоговорочно верившие в превосходство «белого человека» и военно-экономическую статистику лидеры западных стран не верили в возможность того, что японским политикам может прийти в голову сама идея ввязаться в заведомо проигранную войну, а потому нападение Японии застигло их врасплох. Однако тогдашняя Япония одушевлялась не столько геополитическими соображениями и достижимостью целей, сколько «поэтическими» (эмоциональными) ценностями, которые противопоставлялись «холодному» и «бездушному» рационализму Запада и даже классического Китая.

Данное утверждение — не только метафора, в жизни тоталитарной Японии (как, впрочем, в нацистской Германии и СССР) поэзия действительно занимала огромное место. Это относится и к традиционной поэзии, но основную роль играл здесь новомодный европейский верлибр. Характерной чертой последнего в его японском изводе является повышенная экзальтированность и игнорирование всех проявлений материального мира. В предисловии к одному из поэтических сборников утверждалось, что «с началом великой войны в Восточной Азии декламация стихов получила широкое распространение, которое с каждым днем становится все шире и шире», что ведет «к поднятию воинского духа, очищению родного языка и повышению накала высоких эмоций». Говорилось также, что в этом отношении поэзия занимает первое место среди всех искусств.

Этот поэтический дискурс предполагал не индивидуализацию человека, не выявление особенностей его душевной и телесной жизни, а его «массовизацию» и слиянность с «телом государства», растворение в нем и, в конечном итоге, самоуничтожение. Ликвидация границ между телом человека и телом государства доходила до абсурдного предела, когда наиболее чувствительные к поэтическим метафорам люди предлагали ликвидацию заборов между частными домами — так, чтобы страна представляла бы собой действительно один дом, чего требовали поэты от политики¹²⁰.

Мир «низкой» прозы следовал вслед за поэзией и парил в небе, в котором его соперником была американская авиация. Ее налеты на японские города становились все более методичными и смертоносными.