Статьи, эссе, интервью

Д. И. В восемнадцать лет я взяла рюкзак и поехала одна путешествовать по Европе. Когда нужно было позвонить домой в Сан-Франциско, приходилось томиться в очереди на переговорном пункте. Заходишь в будку, набираешь номер. Повезет — ответят. Но столь же часто я натыкалась на длинные гудки. Или на нескончаемые короткие. Автоответчики появились позже, когда я уже училась в колледже. То есть за время, прошедшее с рождения до студенческих лет, я стала свидетельницей всего одного достижения в области связи. А потом, как мы все прекрасно знаем, прогресс бешено ускорился.

Стало быть, я просто обязана рассказать, что повидала за истекший период, проделав путь от бесконечных длинных гудков до гиперслияния[11], которое, возможно, отныне станет нормой. Кроме того, эволюция средств связи вносит значительный вклад во множество других тенденций современности: скажем, в развитие терроризма или глобализацию. А еще наводит на вопрос, который не давал мне покоя в моем первом романе «Невидимый цирк». Как культура имиджа проникает в нашу внутреннюю жизнь? Меняет ли она наше самосознание? Я целенаправленно размышляла об этом, когда писала «Смотрите на меня». И, пожалуй, все чаще обнаруживаю, что такие вопросы нелегко задавать, не устремляясь мыслями в будущее, потому что перемены происходят стремительно. Сегодняшний день — уже вчерашний: вчерашний в научно-техническом смысле. Теперь-то я это знаю.

Д. С.

Назову одну тему, которую мне бы хотелось когда-нибудь раскрыть в футуристистической прозе. Мы все больше склоняемся к материализму, крепнет уверенность, будто наш разум способен полностью познать Вселенную. То есть ослабевает благоговение перед тайной, и религия как осмысленная часть нашего существования отмирает (либо, если это религиозный фундаментализм, отмахивается от тайн, вместо того чтобы к ним приобщаться); мы привыкаем к мысли, будто все «эффективное» (то есть коммерчески выгодное) заведомо этично. По-моему, эта привязанность к буквальному и доказуемому, прагматичному и подкрепленному фактами мало-помалу подтачивает в нас человечность. Какое будущее сулит нам такая тенденция? Я бы сказал: незавидное. Но, однако же, совсем не скучное.

Вообще-то я сейчас пишу роман, действие которого происходит в прошлом. По-моему, все равно, пишешь ты о прошлом или о будущем: методики в основном совпадают. Собственно, мне неинтересно описывать будущее или прошлое, если от меня не требуется ничего, кроме «достоверности». Воссоздать образ мыслей человека в прошлом? Почти невозможно, да и вряд ли стоит труда. Ведь этот образ в свое время уже существовал, понимаете, о чем я? На мой взгляд, в художественном произведении нужно показать суть нашей жизни, притом не в какой-то конкретный исторический момент прошлого, настоящего или будущего, а в любой, произвольно взятый. Да, писатели вынуждены избирать какое-то конкретное время действия, но не внушай себе, будто твоя задача — «достоверно изобразить» эпоху: это заблуждение.

Д. И. Можно полюбопытствовать, о каком периоде вы пишете и что побудило вас за это взяться?

Д. С.

О деталях я предпочту умолчать — из суеверия: боюсь сглазить… Скажу лишь, что действие происходит в XIX веке. А сподвигла меня одна чудеснейшая печальная история, которую я услышал примерно в 1998 году. Много лет я пробовал воплотить этот замысел в разных формах, но ничего не получалось, а потом меня будто озарило. Я понял, как надо, и внес в замысел щепотку сверхъестественного. Поэтому, как ни странно, хотя формально это «исторический роман», я считаю его более близким к научной фантастике, чем все мои предыдущие вещи. В частности, потому, что кропотливо разрабатываю внутренние законы мира, где развивается действие.

Д. И. Похоже на стимпанк[12]. Стимпанк в хорошем смысле. Я тоже сейчас работаю над романом о прошлом, но действие происходит намного ближе к нам — в 30–40-е годы ХХ века. И вот с какой я столкнулась трудностью: мне неясно, как в то время воспринималось прошлое. Ведь прошлое занимает в настоящем довольно много места. В какие времена люди возвращаются мысленно? Что вызывает у них ностальгию? Что им в новинку? Что и кто кажется старомодным? Очевидно, отношение к прошлому легче воссоздать, когда пишешь о будущем: тогда прошлое персонажей — это целиком или частично наше настоящее. Когда же я пишу о прошлом, неоткуда взяться такой поблажке: я просто углубляюсь в минувшее, все больше отдаляясь от того, что знаю по собственному опыту. Хотя я и не пишу автобиографических вещей, но, когда выхожу за пределы своего времени, мне гораздо труднее вжиться в тогдашнюю атмосферу, а без этого я бессильна. Атмосфера — вся эта текстура каждого мгновения — в значительной мере предопределяется предшествующими событиями. В общем, я вынуждена намного дотошнее, чем надеялась, изучать документальные материалы.

Д. С. Пожалуй, писать об этом периоде даже труднее, чем о XIX веке, — ведь мы более-менее представляем себе, как говорили люди в 1932 году. Хотя бы по кинофильмам, например.