Статьи и проповеди. Часть 8 (25.03.2013 – 14.12.2013)

Докопаться до истины можно только, справляясь с древними. Жаль до крика, но современность слишком ничтожна. И вот я вынужден заезжать издалека, и приплетать к своей речи в качестве затравки Конфуция. Это мог бы быть Платон или Аристотель, но. Современное изобилие китайских товаров, плюс — раболепство перед товарным производством, заставляют уважать древнюю китайскую мысль. Итак, Конфуций — среди прочего — говорил, что словам нужно возвращать первоначальный смысл. От этого зависит, без малого, жизнь мира. Привычно пользуясь словами, мы часто вовсе не понимаем их смысл, или, что хуже, употребляем их превратно. И мне хочется говорить о слове «культура». Это затасканное слово, подобно слову «любовь», к какому только забору ни прислоняли. Между тем, с этим словом связано многое важное, касающееся, опять-таки, многих.

«Культура» есть понятие всеобъемлющее. Оно включает в себя способы приготовления пищи, выделку одежды, брачные ритуалы, неписанный зачастую, но строго соблюдаемый, кодекс отношений между мужчиной и женщиной, стариком и юношей. Культура в широком смысле охватывает собою все бытие человека. Именно — бытие, а не бывание, поскольку «бывание» может быть всяким, и следа в истории часто не оставляет. «Бытие» же по определению серьезно, и след оставляет всегда. Повторюсь — речевой этикет, способ обработки земли или, наоборот, запрет на ее обработку, отношение к рождению и смерти — это, плюс многое другое — культура.

Но как относимся к этому слову и понятию мы? Мы за культурой привычно закрепляем такие явления, как балет, оперу, живопись, поэзию и литературу, архитектуру. Всякие остальные вещи мы смело отметаем в область «фолка». Гончар, выделывающий горшок, это «нечто» из разряда «этно», а вот ария Кармен на сцене Большого, это уже — «культура». Многие полезные и прекрасные вещи мы относим к разряду бытовых занятий, но никак не уделяем им возвышенное имя «культуры». Это, как водится, хорошо и плохо одновременно.

Плохо, потому что нельзя пренебрегать усилиями прачки и стараниями белошвейки; потом каменщика и слепнущими глазами часовщика. Все названные — полезнейшие люди, без которых не заселится город. Без них и таких, как они, нет повседневности. Почему, и вправду, баба, поющая при сборе урожая, это — не культура, а та же баба, но одетая в шелка и поющая со сцены — культура?

Ну, скажут, репетиции, оркестр, репертуар. Гуно, Верди, Перголезе. Но это ничего не объясняет, а только запутывает дело. Критериев-то нет. Прачки бывают голосистее оперных див, искренности в пении у них можно занять, тексты, опять-таки, апробированы столетиями. Так что можно спорить. Спорить, снова повторюсь, о критериях.

Почему без чего-то можно жить и это — «культура», а без чего-то нельзя жить, но это — «не культура»? Вот без хлеба нельзя жить, но пекарь — не человек культуры, зато без оперы или органа можно прекрасно прожить, но органист или Карузо — это культура! Нонсенс? Дискриминация? Интересно, что сами люди «культуры» ничего вам внятного по этому поводу не скажут. Вся «королевская рать» оперных певиц, режисеров, артистов, сценаристов, поэтов, либреттистов. вам ничего не скажет по этому поводу. Все они будут что-то жевать губами и плавать в расплывчатых (пардон за тавтологию) понятиях. А Церковь может кое-что сказать об этом.

Дело в том, что те культурные явления, которые мы по умолчанию признаем за «высокую культуру», есть не что иное, как внуки воцерковленных видов искусства. Церковь долгими столетиями воцерковляла пение, поэзию, архитектуру, резьбу, философию, живопись. Что-то (например — танцы) так и не воцерковилось, оставшись в тени неистребленного язычества. А многое очень даже воцерковилось, родив храмы, витражи, органную музыку, тонкую скульптурную резьбу, икону, поэтические тексты. Психоанализ, и тот — сын исповеди. Куда ни ткнись, в пространстве европейского (издыхающего) мира найдешь живых потомков прежних глубоко церковных эпох. Итак, вывод: мы называем именем «культуры» то, что сохраняет генетическую связь с воцерковленными видами деятельности. Театр — сын Церкви, поскольку в нем живет стремление к назиданию, к проповеди, к обличению порока и восхвалению добродетели. Живопись — дочь Церкви, поскольку она хочет облечь мысль в краски и молча проповедовать. Музыка — дочь Церкви, ибо она сестра математики и внучка молитвы. Все, что пока еще заслуживает высоких имен, сохраняет не очевидную, но тайную и реальную связь с минувшими эпохами вездеприсутствия Церкви. Дальше думайте, пользуясь аналогией.

Эх, знали бы это все без исключения оперные певцы и их аккомпаниаторы! Знали бы это все сценаристы и труженики пера!

Теперь зададимся рядом простых вопросов. Какая культура — друг Церкви сегодня? «Высокая» или повседневная? Стоит ли видеть союзников в специалистах по вышиванию крестиком или скифском способе стирки пеленок? А дирижер симфонического оркестра всегда ли враг веры, или иногда — ее друг? Залет в облако подобных мыслей есть головокружительное приключение. Никогда не знаешь — до чего додумаешься.