Статьи и рассказы

Я ещё не был демобилизован. В военной форме с погонами, но на костылях. Приковылял в школу, почти полностью исчерпав физический ресурс. И тут наткнулся на препятствие, которое мне даже не снилось. Рыжеволосая преподавательница русской литературы, разумеется, еврейка, кто ещё после войны в небольшом городе на Украине должен был преподавать русскую словесность, не допустила меня к экзамену, так как у меня на руках не было разрешения городского отдела народного образования. Класс уже приготовился писать, а я отправился в гороно. Как я прошёл почти километр туда и километр обратно, рассказывать не буду. Но даже это было несравнимо с шоком, в который я провалился, увидев на доске темы сочинений. «Образы русских женщин в произведениях русских классиков», «Лучи света в тёмном царстве в пьесах Островского», «Пафос социализма в произведениях Маяковского», А где же вольная тема, на которую я так надеялся? Не было вольной темы. Я прикинул свои возможности и выбрал Маяковского. Во-первых, это курс десятого класса. Могут подумать, что у меня есть представление о классе, в котором я не учился. Во-вторых, и это главное, всё сочинение будет кратчайшим путём между обширными цитатами. Написал и забыл. И три дня учил органическую химию вместо подготовки к экзамену по русской литературе.

На устном экзамене меня к столу пригласили первым. Рядом с рыжей, которая меня почему-то невзлюбила с первого взгляда, сидел представитель гороно, худощавый флегматичный украинский дядька.

– Кем вы были в армии? – Так учительница начала экзамен.

– Танкистом.

– Танкистом? А я считала разведчиком. Четыре часа я не спускала с вас глаз, а вы умудрились скатать.

– Никогда в жизни не скатывал, – ответил я, не скрывая возмущения.

– Не хотите ли вы сказать, что знаете наизусть все написанные цитаты?

– Разумеется.

– Так. А что после этой?

После – никаких проблем. Труднее было, когда она спрашивала перед. Приходилось напрягать память. Дядька проснулся. Сперва, это было видно, он явно не одобрял коллегу. Ну, какого хрена? Пришёл фронтовик, инвалид, с наградами на гимнастёрке. Ну, допустим, скатал. Ну и что? Но сейчас он смотрел на меня с явным удивлением.

– Так вы знаете наизусть всего Маяковского? – Спросила рыжая

– Нет, только поэзию.

– А что ещё вы знаете?

– Всё, что положено по курсу средней школы.

– А что вы могли бы прочитать из «Евгения Онегина»?

Мне было трудно стоять. Сесть мне не предложили. Я уже начал раздражаться.

– Половину.

– Какую?

– Любую.

Дядька уже проснулся полностью. Он явно наслаждался происходящим.

– Всего «Евгения Онегина» знаете? И десятую главу? – Спросил он.

– Да.

– Когда Евгений Онегин поехал путешествовать по России?

Я задумался. Где это там? Вспомнил!

– Июня третьего числа.

Он чуть не зааплодировал. А рыжая спросила:

– А «Девушку и смерть» вы знаете?

– Знаю.

– Прочтите.

Начал читать. Машинально. Я уже еле держался на костылях. Читал, но думал совсем о другом: хоть бы она не задала вопроса по грамматике. Я видел, как она достала моё сочинение и написала «Отлично». Когда я закончил, она спросила:

– А что сказал товарищ Сталин по поводу этого произведения?

Товарищ Сталин был для меня божеством, идолом, но мне не нравилось определение этого произведения великим вождём. Я ответил:

– Эта ШТУКА сильнее, чем «Фауст» Гете. Любовь побеждает смерть.

Ну, всё. Получил отлично и по устному экзамену. А ещё удивление преподавателей по поводу моей памяти. Вот так я узнал о ней, о её некоторой необычности.

Следующая основательная проверка памяти состоялась ранней осенью на пятом курсе института. И до этого, конечно, понимал, что именно память даёт возможность относительно легко преодолевать учебные преграды, поскольку в медицинском институте надо было в основном всё не столько понимать, сколько запоминать.

Мой друг, я считал его младшим братом, втрескался в нашу однокурсницу, славную девушку, красивую, отличную гимнастку. Не знаю, как у них развивались события. Но однажды отец моего друга с отчаянием попросил меня вмешаться в процесс, иначе сын женится на этой девке. Я пытался уклониться от мало приятного задания. Но старый доктор чуть ли не со слезами на глазах стал убеждать меня в том, какое положительное влияние оказываю на его сына, следовательно, смогу его удержать. Кроме того, у него нет ни малейшего сомнения в том, что я ни при каких условиях не женился бы не ней. Аргумент был убедительным.

На следующий день, зная, как она любит стихи, во время лекции послал ей записку: «Если сегодня в семь Вы придёте к теоретическому корпусу, стихи будут до тех пор, пока Вы меня не остановите». Она пришла в семь. В два часа ночи мы расстались у её дома. И так с семи вечера до двух часов ночи повторялось в течение двух недель. И все девяносто восемь часов были ТОЛЬКО стихи. Мой друг недавно ушёл из жизни (благословенна память его). До самого его последнего дня мы оставались друзьями. Он верил каждому моему слову. Но не тому, что от семи до двух были ТОЛЬКО стихи. А я ведь его не обманывал.