Статуя сексуальной свободы

— Пишется по-разному, но звучит одинаково! «Йад» — «яд»! О, кажется, я понимаю, в чем фишка! — возбужденно залопотал внутренний голос. — Вникни: баба Рая хотела по секрету передать нашей бабуле какое-то важное сообщение. Она переставила буквы в словах и таким образом зашифровала фразу, постаравшись придать ей вид мало-мальски осмысленной.

— Но из коротенького слова «яд» ничего, кроме бестолкового «дя», не получалось, пока Раиса Павловна не разбила его на звуки! — подхватила я. — Гениально!

— Спасибо, — скромно шаркнул ножкой польщенный внутренний.

— Так, осталось расшифровать «монотраст» и «мирам»!

Я засучила рукава домашнего свитера и погрузилась в работу, но мой энтузиазм быстро иссяк. Короткое словечко «мирам» я крутила и так, и сяк, но из него никак не получалось ничего более толкового, чем «мимра». Внутренний, сжалившись надо мной, предложил считать это корявое слово искаженным «мымра».

— Мымра, яд — гадость всякая, согласись, образный ряд получается довольно стройный, — с напускной уверенностью сказал он. — Пусть пока что будет мымра, а дальше посмотрим. Нам бы еще с монотрастом разобраться!

С монотрастом разбирались долго и безуспешно. Солнце закатилось, наступили сумерки, и в комнате стало темно. Заметив наконец, что я сижу в кромешном мраке, я потянулась вправо и дернула за хвостик бра над диваном. Стало светло. Почти сразу же дверь распахнулась, и в комнату поспешно вошла мамуля.

— Вижу, ты не спишь, — бросила она, торопливо проходя через всю комнату к окну.

Резко отдернула в сторону занавеску, влипла носом в стекло и застонала:

— Ох, и здесь то же самое!

— Что там такое? — я поднялась и тоже подошла к окну.

— Дюша, я опять его видела! — плаксиво пожаловалась мамуля, рушась мне на грудь. — Боже! Что со мной будет? Я не хочу в дурдом!

— Мамулечка, ты живешь в дурдоме уже много лет, — сказала я, не придумав ничего поумнее. И только потом догадалась спросить:

— А кого ты, собственно, видишь?

— Да потерянный труп, кого же еще, — почти буднично сказала она и ожесточенно потыкала пальцем в стекло. — Он там!

— Где?! — я прилипла к стеклу и к великому своему облегчению не узрела за ним ничего такого. — Я никаких трупов не вижу!

— Твое счастье! — горько молвила мамуля. — А вот мне он изволил явиться вновь. Точь-в-точь такой же, как вчера в раздевалке: мокрый, голый и скукоженный.

— Э-э-э… Где ты его видела? — осторожно спросила я.

— Он бегал по крышам гаражей, туда и обратно. Нагишом! Сначала он размахивал руками, потом обнял себя за бока, скрючился и как-то вдруг скрылся из виду, — объяснила мамуля. — Наверное, свалился с крыши на землю.

Она с надеждой посмотрела на меня.

— Давай, мы не будем гулять ночью у гаражей, это небезопасно! — быстро сказала я, испугавшись, главным образом, перспективы скоротать второй вечерок подряд за поисками блудного жмурика.

— Я понимаю, — грустно вздохнула мамуля.

Она склонила голову, опустила плечи и ушла, зябко кутаясь в шерстяную шаль. Я проводила ее сочувственным взглядом и снова повернулась к окну. Кто, интересно, бегал нагишом по крышам гаражей? Хулиганистый мальчишка или сумасшедший псих? Псих, наверное. На дворе декабрь, вот-вот снег пойдет, а он голышом… Или мамуле просто померещилось? Похоже, с головой у нее все хуже.

Покрытые битумом черные крыши — неровные, с мелкими лужицами на месте вмятин — в поздний час выглядели весьма зловеще, даже будучи совершенно пустыми. Красный свет неоновой вывески соседнего гастронома густо пятнал их кровавыми отблесками. Вывеска горела неровно, буквы вспыхивали и снова гасли. Длинная вереница гаражей казалась огромным черным червяком, окровавленным, трясущимся в конвульсиях…

— Что-то у тебя тоже воображение чересчур разыгралось! — осадил меня рассудительный внутренний голос. — Перестань думать о разной жути, отвлекись. Смотри, какая вывеска смешная: у заглавного «г» в слове «гастроном» черточка такая длинная, что кажется, будто это не «г», а «т». «Тастроном» получается!

— Что? Как ты сказал? — Я очнулась и в один миг прозрела. — «Тастроном»?! Е-мое! Да это же «монотраст»!

— Монотраст! Так вот он какой! — внутренний сначала обрадовался, а потом озаботился: — И что же у нас получается? Гастроном, мымра, яд… У меня лично понимания не прибавилось. Слушай, не хочу тебя огорчать, но позитивное «монотраст мирам дай» нравилось мне гораздо больше, чем гастроном с ядовитой мымрой!

— Да, действительно, непонятно. А ведь это, наверное, что-то важное! — с сожалением сказала я. — Что-то такое, из-за чего лежебока-бабуля сорвалась с дивана с петухами… Увы, наша дряхлая старушка временно оказалась не у дел. А дела-то, похоже, серьезные: яд в гастрономе — это вам не шуточки!

Внутренний от комментариев воздержался, но мне и без того было ясно, что бабуля с подачи Раисы Павловны угодила в эпицентр какой-то таинственной истории. А эпицентр, как водится, оказался местом опасным, и вот результат: обе старухи попали в реанимацию. Но тайна-то осталась не раскрытой! Значит, кто-то должен подхватить знамя, выпавшее из рук старших по возрасту бойцов.