Статуя сексуальной свободы

— Блин, запарился я за двоих ишачить! — часто пыхая горячим дымом, жаловался упитанному флегматичному Саше хилый и желчный Миша. — По штату нам тут положено два грузчика, но Ваську Коноплева как уволили за кражу, так на его место никто и не просится.

— Пусть ваша Пална объявление даст, — безразлично посоветовал Саша.

— Да вон они, объявления, в ряд на стене висят, никому не нужные! — Миша махнул было на указанные объявления и вдруг заметил гражданина, проявляющего к листовкам откровенно нездоровый интерес. — Я не понял, что там делает этот типан в шляпе?

Типан в шляпе, он же — отставной полковник Борис Акимович Кузнецов, аккуратно поддел краешек первого в ряду объявления хвостиком металлической расчески, с треском разлучил бумагу со штукатуркой и поискал глазами мусорную урну. Не найдя таковой, он вынул из кармана мягкий ком, развернул матерчатую сумку, сунул в нее первое сорванное со стены объявление и потянулся за вторым.

— Может, он как раз в грузчики наняться хочет? — предположил Саша. — А объявления обрывает, чтобы избежать конкуренции!

— В такой шляпе — в грузчики? — с сомнением проговорил Миша, собственную голову которого укрывала грязно-синяя вязаная шапочка с растрепанным желтым помпоном, похожим на канарейку, истерзанную кошкой.

Словно подтверждая сомнения грузчика, импозантный Борис Акимович переместился на шаг влево и дернул за отставший краешек свеженаклеенную афишу, зазывающую горожан на концерт знаменитого певца Ковбаскова. Стало ясно, что объявлениями о найме грузчиков странный интерес типана в шляпе к прокламациям не ограничивается.

— Что-то не помню я такой звезды эстрады! — не в тему пробормотал водитель хлебного фургона. — Кто такой этот Ковбасков?

Тут Борис Акимович с легкостью оборвал одну бело-синюю и пару красно-белых афиш, небрежно прилепленных внахлест, одна на другую, и выяснилось, что гастрономической фамилией Ковбасков расклейщики афиш наградили певца Баскова.

— Знаю такого! — водитель Саша вздохнул с облегчением.

Грузчик Миша, наоборот, набычился и повторил:

— Это что же он, получается, делает?

— Может, макулатуру собирает? — предположил Саша, наблюдая, как аккуратный Борис Акимович запихивает скомканные афиши в поместительную хозяйственную сумку.

— Получается, он лишает меня последней надежды! — с растущим возмущением воскликнул Миша. — Если не будет объявлений, откуда возьмется новый грузчик?!

Он выплюнул окурок, злобно затоптал его и побежал в подсобку жаловаться на происходящее грозной женщине — директрисе Ольге Павловне.

— Срывает объявления? — подняла брови Пална.

Брови у нее были кустистые, большие. У нее все было большое: большое рыхлое тело, большой шиньон на макушке, большой мясистый нос, а на нем большие очки в такой массивной костяной оправе, словно ее сделали из черепахи, застреленной дуплетом из двустволки.

— Повадились вредители пакостить! — директриса тряхнула большими отвисшими щеками, как рассерженный бульдог, и решительно придвинула к себе телефон.

Она продела толстый указательный палец в дырочку на телефонном диске, царапнула крепким ногтем цифру «ноль», провернула диск и сноровисто переставила палец в дырочку с «двойкой».

— Позавчера какой-то гад расписал дверь краской из баллончика, вчера кто-то фонарь над дверью расколотил, а теперь, значит, у нас происходит порча наглядной агитации и рекламных материалов! — бурчала Пална.

Дождавшись ответа, она сразу же повысила голос:

— Алло, милиция?!

— Привет! Что случилось? — с порога спросила я Трошкину.

— Доброе утро, Аллочка! Позавтракаем вместе? — прощебетала мамуля, вручая той миску с теплыми оладушками.

Званый завтрак как хороший повод для раннего визита к подружке придумала я. Раньше времени расстраивать мамулю смутными тревогами я не стала, решила предоставить это Трошкиной.

— О, что-то вкусненькое! — пошевелив носом над полотняной салфеткой, укрывающей картофельно-яблочные драники, сказала Алка и понесла миску на кухню. — Тогда сначала покушаем, а потом поговорим.

— Боишься, что у нас пропадет аппетит? — наступая ей на пятки, шепотом спросила я.

Эта опасность казалась маловероятной. У меня лично аппетит пропадает даже реже, чем чувство юмора.

Мы расселись за столом, покрытым клеенчатой скатеркой в прелестных ромашках, и со вкусом позавтракали. Трошкина была молчалива, но кушала хорошо. Однако, как только из миски ушел последний оладушек, Алка тяжко вздохнула, поднялась из-за стола и ушла в комнату, даже не сказав свое обычное: «Спасибо, все было очень вкусно!»

— Аллочка чем-то расстроена? — облизнув испачканные сметаной пальчики, спросила мамуля.

— Боюсь, сейчас мы разделим ее чувства, — пробормотала я, спешно переставляя посуду со стола в мойку.

— Вот! — Трошкина вернулась и накрыла веселенькие ромашки развернутой газетой. — Это «Вечерний курьер». Почтальон принес мне его сегодня утром.