Стазис

Колышек или пробка оказался деревянной затычкой внутри водопроводной трубы. Когда Синклер вытащил ее, в лицо ударила струя ржавой воды с мощным запахом гнили и быстро иссякла. Значит, это не трещина, которую пытался расширить неизвестный Синклеру предыдущий пленник. Это банальный водопровод. На всякий случай Синклер подолбил бетон в районе трубы, но ничего не изменилось

Ради очистки совести он поскреб дверь, попробовал скрепкой подцепить заслонку, поковырял петли. Нет, конечно, если бы у Синклера был нормальный инструмент и несколько дней времени, он бы справился с дверью. Рано или поздно.

Но нет ни того ни другого. Синклер уселся в центре камеры и закрыл глаза.

– Тишины хочу, тишины, – сказал Синклер. – Нервы, что ли. Обожжены. Тишины. Чтобы тень. От сосны. Щекоча нас. Перемещалась. Холодящая. Словно шалость. Вдоль спины. До мизинца ступни. Тишины.

Вода тонкой струйкой вытекала из трубы, и камера заполнялась совсем уж отвратительным запахом. Тем не менее Синклеру все равно хотелось есть.

«Пацан же хотел дать мне какой-то еды. Куда он свинтил? Не клан, а черт знает что такое. Как же все это достало», – подумал он.

Синклер подошел к двери и застучал в нее кулаком. Потом начал колотить одновременно ногой и вторым кулаком. Через минуту раздалось торопливое шарканье. Заслонка с лязгом откинулась. За решеткой появилось лицо часового с круглыми глазами.

– Ты чего? – испуганно спросил часовой.

– Есть хочу, – сказал Синклер. – Ты забыл еду.

– Тьфу ты, пропасть, – сказал часовой. – Я испугался, случилось что.

– Волнуешься? Коршун же разрешил. Пострелять, – сказал Синклер. – Если что. Так сразу.

– Это да. Это конечно, – ответил часовой и опустил глаза. – Сказал, чуть дернется, голову ему снеси, и дело с концом.

«Ошарашить хотел своей властью боец, – подумал Синклер. – Ясно, что Коршун ему меня велел беречь. Наверняка у него свои планы на эту казнь. В конце концов, вешать мертвого человека не так круто, как живого».

– Еда, – напомнил Синклер.

– А как я тебе ее передам? – глупо спросил парнишка.

– Как ее дают. Заключенным? Через заслонку, – сказал Синклер.

Часовой помолчал. Его лицо слегка покраснело.

– Я боюсь нижнюю заслонку открывать, – честно сказал он. – Я вообще второй день служу. Ты точно ничего мне не сделаешь плохого?

– Господи боже, – сказал Синклер. – Детский сад.

– Виталий Александрович не меня на самом деле послал, а Броникова, тот матерый, сержант, – сказал часовой. – Я за две пайки уговорил его поменяться. Говорю, дверь толстая, ничего страшного, никто не узнает. Хотел скрытого эмиссара поглядеть. Давно мечтал вообще. Интересно же. А ты вроде мужик как мужик. Только бледный и говоришь, как будто запыхался. Но все равно страшно, когда на тебя смотришь. Я подвоха жду. Лучше бы не менялся вовсе.

– Просто дай еды, – ответил Синклер, подумав.

– А ты мне ничего не сделаешь, когда я заслонку открою? – спросил часовой грустно. – Обещаешь?

– Если я совру. Как ты узнаешь? – ответил Синклер.

«Я еще не придумал никакого плана», – подумал он.

– Ты все равно пообещай, – попросил часовой.

– Тебе что. Девять лет? – спросил Синклер. – Я что. Твой папка. Который обещает. Сводить тебя. На клановый турнир. Мать твою.

– Мне восемнадцать, – обиженно сказал часовой.

– Пока я отсутствовал. Весь ваш клан. Колпаком поехал? – спросил Синклер.

Он замерз и был разозлен. Есть хотелось дико. Пахло в камере отвратно. Все пошло через задницу. Завтра он, возможно, будет мертв. А этот кадыкастый щенок пытается заставить страшного эмиссара пообещать его не тронуть. Мир сошел с ума.

– Хорошо, обещаю. Ради бога. Дай поесть. И еще. Принеси любую тряпку. Тут сантехническая. Катастрофа. Пахнет очень плохо

– Я сейчас принесу, – сказал часовой.

Когда он ушел, Синклер почувствовал внезапное успокоение. Это успокоение не на шутку его испугало.

«Что-то происходит. Со мной что-то происходит».

Синклер нервно заходил по камере. Он попытался петь, но на ум не шло ни одной строчки. Вода противно хлюпала под ногами.

Часовой пришел обратно. Прерывисто вздохнув, он приоткрыл заслонку и бросил Синклеру тряпку. Потом аккуратно протянул помятый и выскобленный алюминиевый лоток, в котором лежало несколько холодных картофелин и полоски вяленого мяса. Подумав, он достал из кармана жилета огурец и добавил его в лоток.

– Ты берешь, нет? – спросил он.

– Беру, – ответил Синклер.

Сквозь решетку он поймал настороженный взгляд часового и широко улыбнулся. Глаза остались неподвижными. Боец нахмурился и потянул лоток назад, но Синклер молниеносным движением ввинтил ладонь в прорезь и перехватил часового за кисть. Он продолжал улыбаться.

Он смотрел в глаза.

Лоток выпал из руки часового и весело загремел по бетону.

– Ты же обещал, – сказал боец севшим голосом.

– Да, – улыбнулся Синклер. – Смотри на меня. Верь мне. Ты устал. Ты должен отдохнуть.

Часовой обмяк, словно из него вытащили хребет. Круглые от испуга глаза сузились, будто он устал и собрался вздремнуть. Свободной рукой часовой оперся о стенку. Другую руку мягко, но крепко держал Синклер.