Стефан Цвейг

Одним из главных достоинств книги лично мне видится то, что она восстанавливает не только перипетии жизни самого Цвейга, но и то время, в котором ему довелось жить. В результате начинаешь лучше понимать его роль в мировом литературном процессе и общественной жизни своей эпохи, секрет его поистине мировой славы. И, конечно, немало места в книге уделено связям писателя с Россией и русской культурой, его преклонению перед гением Толстого и Достоевского, его дружбе с Максимом Горьким и другими русскими и советскими писателями.

Словом, речь идет о книге, которая будет интересна не только узкой группе «ботаников», любящих тяжеловесные научные биографии и литературоведческие изыски, но и самому широкому читателю.

И все же безумно жаль, что первая популярная биография Стефана Цвейга выходит только сейчас. Хотя, наверное, и в самом деле лучше поздно, чем никогда.

Петр Люкимсон

Вместо предисловия

В августе 1933 года в Берлине в условиях строжайшей секретности Стефан Цвейг приобрел за тысячу рейхсмарок тринадцатистраничную рукопись речи Адольфа Гитлера, произнесенной лидером НСДАП в 1928 году в «саду удовольствий». В том самом излюбленном месте германских политиков, берлинском парке Люстгартен, где в период Веймарской республики нередко проводились пышные военные смотры, парады, митинги, демонстрации. О своем необычном приобретении австрийский писатель никому не сообщил, а книготорговца, организовавшего покупку в антикварном книжном магазине «Hellmut Meyer & Ernst» на Лютцовштрассе, 29, за внушительный чек заставил подтвердить распиской, что он, а вовсе не Цвейг является законным владельцем рукописи. Несомненно, Цвейг давно хотел составить психологический портрет фюрера через «царапающий бумагу» почерк. «Ему нужен был почерк людей, их словесные поправки и искания слова – в этом тоже был ключ для разгадки их личности»{1}

.

Надо пояснить, что к роковому 1933 году Цвейг являлся обладателем одной из самых крупных в Европе коллекций автографов и рукописей, предметов искусства и личных вещей величайших гениев прошлого. Свою коллекцию с присущей писателю одержимостью, вооружившись «единственным научным аппаратом – пытливой любознательностью», он начал собирать еще в юности, когда волею судеб однажды в Вене был представлен композитору Иоганнесу Брамсу, превосходному знатоку и ценителю нотных рукописей Баха, Генделя, Глюка, Бетховена, Моцарта, Вольфа, Шумана, Листа. «Благодаря опыту, достатку и все возраставшему увлечению затея пятнадцатилетнего дилетанта превратилась за эти годы из обыкновенного собрания в органичное целое, смею даже сказать – в истинное произведение искусства»{2}, – с торжественным тоном гордости писал Цвейг на закате жизни в мемуарах.

«А поскольку случай всегда на стороне настоящего коллекционера»{3}

, то в зальцбургском доме писателя в железном сундуке, защищенном асбестом от порчи, бережно хранились и регулярно пополнялись бесчисленные шедевры. Стихотворения французского поэта Артюра Рембо – Цвейг собрал у себя почти все существующие в мире рукописи этого «разбойника инстинкта». Записная книжка молодого Бетховена, долгие годы считавшаяся утраченной. Первый вариант трактата Ницше «Рождение трагедии», посвященного возлюбленной мыслителя – жене Рихарда Вагнера Козиме. Лист из тетради Леонардо да Винчи с зашифрованными через зеркальное отражение примечаниями к рисункам; оригинал литографии австрийского художника Йозефа Дангаузера «Бетховен на смертном одре»; набросок речи Наполеона Бонапарта к его солдатам под Риволи – «четыре страницы, исписанные в бешеной спешке почти неразборчивым почерком»{4}.

Имелся там и исписанный с обеих сторон лист из второй части «Фауста» Гёте, о котором Стефан выпалил когда-то в сердцах издателю Антону Киппенбергу (Anton Kippenberg,1874–1950), крупнейшему в Германии коллекционеру предметов, связанных с именем Гёте (его многотысячное собрание хранится сегодня в Дюссельдорфе), что только смерть заставит его, Цвейга, расстаться с этой реликвией. Неудивительно, что свое собрание раритетных рукописей в несколько тысяч экспонатов, как и уникальную коллекцию «всех когда-либо написанных книг об автографах», насчитывавшую четыре тысячи изданий, австрийский новеллист считал более достойным внимания и бессмертия, чем собственные произведения!