Стеклянное лицо

Она поднималась по лестнице из черных виноградных лоз к золотому балкону… или же по лестнице из черного кованого железа, украшенной виноградными лозами, – прямо к галерее, освещенной сотней светильников-ловушек? Неужели она видела искаженную в кривом зеркале сна реальность? Неужели она действительно вышла из комнаты, пробралась на галерею и потеряла там наперсток?

Неверфелл поймала себя на том, что ее давно преследует ощущение неправильности. Оно назойливо зудело где-то на задворках сознания, но его постоянно заглушали другие заботы и тревоги. Ничего особенного, только чувство, будто она забыла что-то мелкое, но значительное, или сделала что-то не по порядку, или что-то начала и не закончила. Словно шестеренки проскакивали, не цепляясь друг за друга, или ресничка попала под веко и мешала моргать.

Неверфелл вдруг поняла, когда именно оно возникло. Она медленно наклонилась, стянула с ноги атласную туфельку и внимательно на нее посмотрела.

В последний визит к мадам Аппелин Неверфелл была так вымотана, что засыпала стоя. Ее отвели в маленькую комнату для гостей, и она упала на кровать, даже не разувшись. А когда проснулась от громкого стука, то обулась и…

Вот оно. Вот что тревожило ее все это время. Она точно помнила, что обувала туфли – но не помнила, чтобы их снимала. Хотя они должны были остаться у нее на ногах.

Что это могло значить? Неверфелл терялась в догадках. Следовательница Требль снова и снова допытывалась, что она делала после возвращения из Нижнего города, пытаясь поймать ее на малейшем противоречии. Теперь Неверфелл и сама прекрасно видела нестыковку в своей истории, крохотную трещину, из которой так и сквозило сомнением.

Маска из сна

– Зуэль!

Вернувшись к Чилдерсинам, Неверфелл кинулась к обитой бархатом двери, за которой Зуэль скрылась утром. Она знала, что там находится лаборатория, и даже на расстоянии ощущала присутствие Настоящего Вина – теперь сильнее, чем прежде. Что-то за дверью знало, что она пришла, и готовилось выпить ее память досуха. Время было кислым на вкус. Воздух пах пурпуром.

Из лаборатории доносились шаги и звяканье стеклянных колб. И еще какой-то звук, очень тихий, ритмичный, словно кто-то мычал под нос грустную песню.

– Зуэль, я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но это очень важно! – Неверфелл снова заколотила в дверь.

Мычание резко оборвалось, и только тогда Неверфелл сообразила, что это была не песня. Шаги приблизились к двери, и она распахнулась. Зуэль нетерпеливо уставилась на Неверфелл. На верхнем кармане ее черного фартука блестела металлическая брошь с рунами, а пальцы были унизаны кольцами.

Глаза Зуэль не были ни покрасневшими, ни припухшими. «Наверное, я ошиблась, – подумала Неверфелл. – Она не плакала, а пела Вину или что-то вроде того».

– Что тебе? – грубо спросила Зуэль.

Неверфелл с трудом сглотнула и перешла сразу к делу.

– Думаю, я ходила во сне, когда мы были у мадам Аппелин. И делала то, о чем теперь не помню.

– Что? – Зуэль оцепенела.

– Боркас нашла в галерее над рощей наперсток, который я пот…

Закончить предложение Неверфелл не успела – Зуэль схватила ее за шиворот, втащила в лабораторию и сразу захлопнула дверь.

– Ты совсем не соображаешь, что делаешь? – прошипела она. – Орешь о таких вещах на весь дом!

Неверфелл, поглощенная разглядыванием лаборатории, едва ее слышала. Она думала, что найдет за дверью пыльный подвал, заставленный бочками, бутылками и весами. Но вместо этого увидела длинную сводчатую комнату с пурпурными и серебряными драпировками, украшенными вязью вышитых символов. На блестящих обсидиановых плитах белели начерченные мелом круги и алхимические знаки. В центре каждого круга стояла укрытая тканью бочка.

Неверфелл не была готова к тому, что ее обступит хищный, терпкий запах голода. Что-то парило в воздухе, распевая голодную песнь, от которой у Неверфелл сразу заныли зубы. «Один неверный шаг, – пело невидимое существо, точнее, невидимые существа, – один неверный символ, одно неверное слово, и мы поглотим тебя без остатка».

– Разве ты не понимаешь? – шептала Зуэль с лицом бледным и напряженным. – Уже поздно сомневаться и что-то менять. Ты дала показания Следствию, и дядя Максим поставил всё на то, что ты говоришь правду. Он уберег тебя от ареста и пошел против следовательницы Требль, а придворные и мастера поддержали его и проголосовали за создание Совета только потому, что поверили тебе. Если теперь ты начнешь говорить, что рассказала не всю правду, то выбьешь почву у него из-под ног. Ты уничтожишь его и всех нас!

– Но вдруг я ходила во сне? Мы должны выяснить, что случилось, прежде чем это сделает кто-то другой. Боркас говорит…

– Я понятия не имею, что за игру затеяла Боркас. Может, Следствие подослало ее, чтобы заронить сомнение в твою голову.